Фредерик Марриет - Персиваль Кин
Персиваль Дельмар»
— Так вот что, — подумал я и, сложив письмо, спрятал его в карман. — Однако эта неожиданность так поразила меня, что я должен был сесть, чтобы прийти в себе. Через минуту я вынул и снова прочел его. Итак, он мой отец и любит меня, но не смеет обнаружить своих чувств и хочет сделать для меня более, чем обещал моей матушке.
Я сложил письмо, горячо поцеловал его и спрятал в карман. Теперь, — подумал я, — что мне делать? Матушка станет требовать у меня это письмо, но никогда его не получит; ни слезы, ни ласки, ни угрозы не заставят меня с ним расстаться. Что ж мне делать? Никто меня не видел, никто не знает, что я здесь был. Я отправлюсь и прямо явлюсь на фрегат, это самый лучший план.
Я так занят был своими мечтами, что не слышал, как кто-то сходил вниз по лестнице, до тех пор, пока уже было поздно уйти. Мне пришло на мысль спрятаться. По походке я узнал, что это бабушка. Подумав немного, я задул свечу и стал в позицию: подняв одну руку вверх, другую протянув в сторону, открыв рот и выпучив глаза, я ожидал бабушку. Она сошла, увидела меня, вскрикнула и без чувств упала на пол; свеча, выпав у ней из рук, потухла; я перескочил через бабушку и, выбежав из дверей, очутился на улице.
ГЛАВА XIX
Я скоро вышел из Чатама на большую дорогу; мне не хотелось, чтобы кто-либо знал, что я был в этом городе, и потому я старался скорее от него удалиться. Я шел к Гревзенду и прибыл туда около девяти часов. За несколько шиллингов дилижанс довез меня до Гринвича, а к рассвету я был уже в столице.
Я тотчас осведомился, когда дилижанс отходит в Портсмут и узнал, что не прежде девяти часов.
Как ни хотелось мне посмотреть Лондон, но я рассуждал, что мне необходимо спешить в Портсмут. В семь часов вечера я приехал туда и, наняв лодку, около восьми явился на фрегат.
Легко себе представить, что мое неожиданное появление всех удивило. Старший лейтенант послал шлюпку на берег известить капитана о моем возвращении, и Боб Кросс успел пожать мне руку, соскакивая в гичку.
Я рассказал свои приключения офицерам, умолчав, однако, что был в Чатаме. Персон пришел расспрашивать меня о своей жене, а скоро возвратился на фрегат и Боб Кросс, сказав, что капитан приказал прислать меня к нему завтра поутру.
Мне хотелось посоветоваться с Бобом Кроссом перед свиданием с капитаном. Я сказал ему это, и он просил меня выйти наверх около десяти часов, когда почти все офицеры обыкновенно спали.
Была прекрасная, светлая ночь, и когда мы остались одни, я рассказал ему все, что случилось, не умолчав и о содержании письма, которым я завладел. Потом я спросил его, как мне теперь действовать, когда я уже убежден, что я сын капитана.
— Мистер Кин, вы очень хитро поступили, и вам надо беречь это письмо пуще глаза; не знаю, куда бы нам его спрятать, но думаю, что лучше всего зашить в кожаный мешочек и носить на шее. Но, мистер Кин, смотрите, никому об этом ни слова; на меня можно положиться, но более никому не доверяйте. Капитану также ничего не говорите; делайте вид, будто вы по-прежнему ничего не знаете, а то, пожалуй, если он узнает, что тайна в ваших руках, то вас же возненавидит. Он никогда бы не признал вас своим сыном, если бы не был убежден, как и все мы, что вы на том свете; так будьте с ним почтительны и осторожны по-прежнему. Берегите письмо только на случай какой-нибудь крайности. Если матушка станет подозревать вас, разуверьте ее. Бабушка будет божиться, что видела вашу тень; матушка может думать иначе, но ничего не в состоянии будет доказать; она не посмеет сказать капитану, что подозревает вас в похищении письма, и через несколько времени все само собою забудется.
Я обещал следовать советам Боба Кросса, и мы расстались.
Утром я съехал на берег к капитану. Он принял меня довольно холодно и сказал:
— Мистер Кин, вы были в большой опасности. Как вы приехали назад?
Я отвечал, что судно, которое спасло меня, шло в Лондон, и что я приехал оттуда в дилижансе.
— А я думал, что нам уж не придется с вами увидеться, и написал к вашей матушке, извещая ее о вашей смерти.
— Вы уже написали? — спросил я. — Это убьет ее.
— Со следующей почтой я напишу, что вы спасены.
— Благодарю вас, — отвечал я. — Более ничего не прикажете?
— Ничего, мистер Кин; вы можете ехать на фрегат и вступить в свою должность.
Я поклонился и вышел из комнаты; сойдя вниз, я увидел, что Боб Кросс ожидал меня.
— Ну, что? — сказал он, уходя вместе со мною.
— Холоден по-прежнему, — отвечал я, — велел мне ехать на фрегат и вступить в свою должность.
— Я знал это, — сказал Боб, — трудно сказать, из чего сделаны эти вельможи. Но делать нечего, с вас пока довольно вашей тайны!
— Его тайны, — отвечал я, кусая губы, — которую я буду хранить или нет.
— Будьте хладнокровнее, мистер Кин; вы свое возьмете, если только не будете горячиться; пусть он играет со своими картами, а вы с вашими. Так как вы знаете его карты, а он ваших не знает, то вы же должны, наконец, выиграть, если только будете осторожны.
— Правда твоя, Кросс, — сказал я, — но ты забываешь, что я не более, как мальчик.
— Вы хоть и мальчик, мистер Кин, но у вас не глупая голова на плечах.
— Надеюсь, что нет, — отвечал я. — Но вот мы и у шлюпки?
— Да, и если я не ошибаюсь, вот Пегги Персон.
— Ну, Пегги, каково вы крейсировали с мистером Кином?
— Да кроме него ни с кем бы не согласилась путешествовать. Мистер Кин, позвольте мне съездить на фрегат повидаться с мужем?
— Хорошо, Пегги, — отвечал Кросс, — старший лейтенант, верно, не откажет тебе в этом после того, что случилось, да и сам капитан Дельмар, как он ни суров. Джем будет очень рад тебя видеть; ты не знаешь, как он тосковал о тебе. Он даже выпросил платок у капрала утирать слезы.
— Я думаю, скорее он выпросил бутылку рома у комиссара, — отвечала Пегги.
— Помни свое обещание, Пегги, — сказал я.
— Помню, мистер Кин; клянусь вам, что с тех пор, как я рассталась с вами, я не взяла в рот ни капли вина, хотя у меня в кармане был целый соверен.
— Хорошо; смотри же сдержи свое слово.
— Сдержу, мистер Кин, и кроме того, буду любить вас, пока жива.
Мы пристали к борту фрегата, и скоро Пегги была в объятиях мужа. Старший лейтенант ласково сказал ему:
— Персон, ты не будешь нужен наверху до обеда; ступай вниз с женою.
— Вы добрый джентльмен, — сказала Пегги старшему лейтенанту.
Пегги сдержала свое слово; она столько насказала о моей смелости и присутствии духа, о своем страхе и бесчувственности, о том, как целую ночь я один правил рулем, что на фрегате все стали уважать меня, и рассказ этот дошел до офицеров; старший лейтенант рассказал все капитану, а капитан — начальнику порта. Без сомнения, Пегги Персон оказала мне большую услугу, потому что на меня уже перестали смотреть, как на новичка.