Николай Свечин - Московский апокалипсис
Жандарм козырнул и уже через минуту привёл отряд карабинеров.
— Обоих русских, — граф кивнул на Петра с Сашей, — доставить в расположение четвёртого корпуса. Они изобличены, как поджигатели. Казнить военно-полевым судом в первую очередь!
И ещё что-то добавил на ухо старшему из солдат.
Карабинеры немедленно навели на русских свои ружья и взвели курки. Пётр неотрывно смотрел на Ольгу. Это был полный крах! Откуда здесь взялся чёртов князь? Да ещё разъезжает с французским офицером под охраной. Значит, он изменник! Да и граф Полестель тоже хорош… Политический эмигрант и противник Бонапарта оказывается сотрудником его штаба. Верно, шпион, работавший под личиной роялиста. Когда-то граф тоже оказывал Ольге Барыковой знаки внимания. Теперь он почти всесилен и заодно с Шехонским — им ничего не стоит стереть бывшего соперника в порошок. И Саша-Батырь влип из-за него!
— Но… — пыталась что-то сказать Ольга, но муж тут же перебил её.
— Княгиня, садитесь в карету!
— Эти люди спасли меня!
— В карету!! — диким голосом заорал Шехонский и силой затолкал жену внутрь. Кучер щёлкнул бичом, и экипаж с эскортом помчались в сторону Арбата. А Пётр получил удар прикладом в спину и приказ:
— Вперёд! И без глупостей…
Глава 5
Партизанская война в Москве
Они вышли на Тверской бульвар. До войны Пётр любил здесь гулять. Только Тверской во всей Москве имеет право именоваться бульваром: высокие берёзы, скамейки, посыпанные белым песком дорожки… Сейчас часть берёз оказалась спилена — очевидно, на дрова. На уцелевших деревьях висели казнённые поджигатели. Особенно много их было перед домом Римского-Корсакова.
— Выбирайте себе сук по вкусу! — ухмыльнулся один из конвоиров, вынимая трубку. — Дальше вас не поведём.
— Что он вякнул? — насторожился Саша-Батырь. Пётр перевёл, и взгляд у налётчика сразу изменился: из угрюмо-покорного сделался лихим и весёлым.
— А не пора ли нам обидеться? Покажем фетюкам русскую силу!
Действительно, теперь, когда Ольги с ними не было, руки у беглецов оказались развязаны. Карабинеров всего четверо. И они явно не понимают, что такое Саша-Батырь…
— Эй, сфинья! — почувствовал неладное старший и приставил к груди уголовного карабин. Тот посмотрел на него снисходительно сверху вниз, и одним движением вырвал оружие. Другие конвойные начали вскидываться, но Ахлестышев в прыжке, раскинув руки, как крылья, сбил двух из них на землю. Последний успел отстраниться и теперь целил Саше в лоб. Чёрт! Пётр, удерживая барахтающихся под ним французов, ничем не мог помочь товарищу. Тут сзади грохнул выстрел, и череп карабинера словно разошёлся по швам… Какие-то люди подбежали к каторжнику и быстро прикололи тех, кого он накрыл собой. Четвёртого Батырь поднял на воздух и с силой хватил головой о камни. С конвоем было покончено.
Поднявшись, Пётр осмотрелся. Вокруг стояло несколько по-разному одетых людей. Один, крепкий, молодцеватый, с седыми усами, был в мундире лейб-гвардии Егерского полка с нашивками старшего унтер-офицера. Пуговицы и арматура кивера отливали начищенным металлом, словно егерь вышел на парад. В руках он держал дымящийся штуцер.
— Спасибо! — сказал ему Ахлестышев. — Если бы не твой выстрел…
— Пустое! — махнул тот рукой. — И так сбирались их перебить. Но вы славно начали. Решили тогда поглядеть. Вдруг без нас обойдётесь? Сгодились.
Со стороны Страстной площади послышались крики, и на бульвар высыпал патруль из фузилёров. До них было пятьдесят саженей.
— Тикать надо! — рявкнул Батырь, торопливо собирая оружие с мёртвых конвоиров.
— Сейчас я их отважу, — сощурился унтер-офицер, передавая соседу разряженный штуцер. Тот вручил ему своё ружьё, а принятое стал торопливо заряжать. Егерь выстрелил, почти не целясь. Офицер, что бежал впереди, сломался в коленях и упал ничком. Фузилёры замешкались. Егерь вновь заменил оружие и следующим выстрелом сбил второго противника. Патруль рассыпался: французы укрылись за деревьями и открыли ответный огонь. Не обращая на него никакого внимания, унтер-офицер принял заново заряженный штуцер. На этот раз он целился чуть дольше. Выстрел — и рухнул ещё один противник. Оставшиеся не выдержали и начали убираться с бульвара назад.
— Не по еде отрыжка, — удовлетворённо кивнул загадочный егерь. — Уходим!
Вместе с беглыми русских оказалось семеро. Подобрав ружья с подсумками, они быстро зашагали в сторону Бронных улиц. Уже через несколько минут преследование их сделалось невозможным. Дома в паутине переулков перестали существовать. Они или обрушились, или превратились в выгоревшие изнутри пустые коробки. Груды кирпича и дымящихся обломков сложились в устрашающий пейзаж. Идти вглубь не хотелось…
Пройдя извилистым путём саженей двести, отряд остановился во дворе бывшего особняка. Тот полностью сгорел со всеми постройками. Посреди пепелища стоял целый и невредимый колодец с воротом, но без ведра на цепи. Рядом лежал обугленный лист кровельного железа. Унтер-офицер топнул по нему трижды, и негромко сказал:
— Смоленск!
Лист отъехал в сторону и открылся лаз. Спустившись в него вместе со всеми, Ахлестышев оказался в обширном и глубоком подвале. В одном его углу лежали рогожи и тулупы, стояли сундуки; к стене было приставлено несколько ружей. В другом пылала жаром большая печка. На вьюшках булькало в огромной кастрюле варево, распространяя вокруг удивительные ароматы. В свете масляной лампы молодая девушка, по виду из дворовых, чистила картошку.
— Мы дома, — сказал егерь, аккуратно ставя в угол штуцер. — Пора завести знакомство.
Семеро мужчин сошлись в круг.
— Купец Голофтеев, — назвался самый старый, с седой бородой, но жилистый и гибкий.
— Тюфякин, — коснулся картуза дядька лет сорока, с лукавыми глазами. — Коренной москвич и сиделец долговой ямы.
— Зосима Гуриевич Саловаров, — сказал корпусный мужик лет тридцати пяти, свирепой наружности. — Староста артели нищих, что при Симонове монастыре.
— Староста нищих? — ухмыльнулся Саша-Батырь. — А по виду гайменник.
— Гайменник здеся я, — скромно пояснил молодой парень с румяными щеками и русыми мягкими волосами. — Васькой Пунцовым кличут.
— Чьих будешь?
— На Грузинах промышляли.
— У Говяша в подмастерьях ходил? А сам-то он где?
— Убили Говяша третьего дня. Беспальцы[38] повесили.
— Эх, жалостно. Клёвый был маз[39], справный душегуб!
Егерь вышел в середину круга.
— Ну, а главный здесь я. Зовут Отчаянов Сила Еремеевич. Старший унтер-офицер лейб-гвардии Егерского полка. Отстал от своих, когда раненых размещал. Воюю. Вот с ними. А вы кто такие?
