Василий Седугин - Призвание Рюрика. Посадник Вадим против Князя-Сокола
– Ты с Вадимом каталась по городу? – глядя на нее исподлобья, спросил он.
– Прокатились разок. Ну и что?
– Он ухаживает за тобой. Неужели не понимаешь?
Она вздохнула, ответила честно:
– Отец заставляет. Все-таки посадник, как можно портить с ним отношения?
– А ты не порть!
– Но как?
– А что, надо обязательно встречаться, разъезжать на красивом возке на виду всего города? А обо мне ты подумала? У меня, когда увидел вас, сердце обмерло, думал, сейчас скончаюсь на месте. Я забыл обо всем и прибежал к твоему терему, стою уже столько времени, а тебя нет и нет. Где ты была, что вы с ним делали? Целовались, наверное. Он парень видный, а я ведь знаю, как ты любишь целоваться…
– Немирка, что ты говоришь? Я с Вадимом в первый раз встретилась, – соврала она.
– Ну и что, что в первый? Он вон какой представительный мужчина, да еще посадник! Обнимет тебя, облапает и поцелует. Куда ты денешься против его силы? А про меня ты забыла, уже не помнишь? Забыла, как миловались на зорьке? Какие нежные слова мне шептала?
– Ох, Немирка, не разрывай мне сердечко. Все, все помню!
– То-то же! А мне ты сердце разбила, это ничего! Как я теперь буду жить, когда все время вижу, как вы, такие веселые и разудалые, мчитесь на возке? Я уж точно знаю, что сегодня всю ночь не усну, буду в памяти перебирать наши встречи, как ты сумела покорить мое сердце и что ты теперь с ним сотворила…
– Ну полно, полно, – перебила она его, не в силах слушать такие слова. – Иди пока домой, как стемнеет, приходи на это место, я буду тебя ждать!..
После свидания с Любонегой Вадим завернул к родителям. Отец продолжал жить в своем доме и по-прежнему стучал в своей кузнице. На приглашение переселиться во дворец решительно отказался, сказав, что там для него все чужое, а родной очаг никогда не покинет.
Сели ужинать. Отец сначала ходил вокруг да около, а потом спросил напрямик:
– Слышал, что о тебе говорят в народе?
– А что говорят?
– Многого ждали от тебя, да, как видно, зря.
– Отец, может, не надо? – вмешалась Лагута.
– Надо! Обязательно следует сказать, чтобы знал об этом посадник! – стукнул по столу кулаком Дубун. – Кто ему скажет правду, если не отец? Вокруг него одни блюдолизы да лицемеры! Каждый норовит ухватить кусок пожирнее, поэтому все врут и изворачиваются как могут!
Вадим сжался и покорно слушал отца, как он делал это раньше, не смея перечить.
– На что надеялся новгородский люд, когда избирал тебя посадником? – продолжал Дубун. – Он полагал, что ты – человек из народа. Что, когда станешь правителем, у тебя не будет иных забот, кроме как о благе простого человека. Все мы видели, что в прошлом было много несправедливостей, что князья старались ублажить тех, у кого наполнен монетами мешок, что им дороги были богатые да влиятельные люди. А про нас, про сирых да немощных, они и не помышляли. И несмотря на это, народ верил князьям, что они занимаются державными делами, постоянно думают и о нас. Как я вот все время забочусь о своих чадах, так и правители должны заботиться о нас. Мы испокон надеемся на справедливость и доброту власти, потому что мы пашем и сеем, кормим страну, а они не должны иметь других помыслов, кроме блага государства и народа. Так я говорю?
– Так, отец.
– И что получается? Князья – это князья. А ты – посадник, человек из народа! Прошло несколько месяцев, а ты палец о палец не ударил, чтобы чем-нибудь помочь мирянам. Разве не так?
– Так, отец.
– А почему?
Вадим хмыкнул, повертел большой головой, ответил неопределенно:
– Трудно сказать…
– А все-таки?
– Не дают.
– Богатеи, что ли?
– Они самые. Им все мало. Хапали, хапали и еще больше хотят заглотить. Все, что можно.
– А разве не ты хозяин в городе?
– Выходит – нет.
– Во-он они какие дела, – протянул отец… Немного подумав, добавил:
– Тогда разговор продолжать нет смысла. Почивай, сын, безмятежным сном в родных стенах. А завтра тебе снова придется нелегкое бремя тащить.
Дела делами, а по вечерам Вадим продолжал встречаться с Любонегой. Радость свиданий огорчал ее вид, по-прежнему неприступный, а в последнее время все более замкнутый и рассеянный. Она вечно что-то забывала, будто была занята каким-то важным и неотложным делом. Иногда он спрашивал ее:
– Чего ты такая ходишь?
– Какая такая?
– Ну… невеселая, что ли.
– А чему веселиться? Разве сегодня праздник?
– Люди не только по праздникам бывают в настроении.
– Ну то люди!..
– А ты что, не людь? – пытался пошутить он.
– Кто его знает! – как-то отстраненно отвечала она.
А он все больше и больше привязывался к ней. Она была и красивой, и из богатого боярского рода, так что по всем статьям подходила ему, посаднику. Но пожалуй, больше всего распаляло и притягивало его к ней то, что ему никак не удавалось покорить ее сердце. Он привык, что девушки сами тянулись к нему, он завлекал их чуть ли не с первого взгляда. А тут хоть вывернись наизнанку, но Любонега не шла в его руки. Он даже ни разу ее не поцеловал. Едва начинал приближаться к ее губам, как она какими-то неуловимыми кошачьими движениями выскальзывала из его объятий, окатывала его холодным взглядом и произносила одни и те же сухие слова:
– Шутить изволишь, посадник!
Он был так избалован женским вниманием, что ему и в голову не приходило, что она может думать о ком-нибудь другом, кроме него. Сам же он теперь мечтал только о ней, напрочь забыв о прежних увлечениях. И когда нечаянно увидел Уладу, то ничто не дрогнуло в его лице, будто они и не встречались. Зато Улада долго и неотрывно смотрела на него измученными глазами, словно не могла наглядеться. Спросила:
– Почему не приходил эти дни?
Он сначала хотел ответить грубо, но увидев обведенные темными кругами глаза, смягчился и произнес не очень уверенно:
– Но ведь мы поссорились в последний раз…
– Ну и что? Поссорились – помирились, разве такое не бывает между влюбленными?
– А ты что, влюбилась? – с усмешкой спросил он.
– Будто не заметил, – обиженно ответила она и стала смотреть преданным взглядом прямо, не таясь.
– По-моему, я тебе не подходил, – стал клонить он свое. – Ты все время ко мне придиралась.
– Уж и пожурить нельзя. Да ты и сам понимаешь, что есть за что…
Вадим промолчал, соображая, как отделаться от нее. Действительно, раньше он увлекся Уладой, некоторое время казалось, что был влюблен в нее. Но теперь, после того как стал встречаться с Любонегой, она померкла в его глазах. Так, личико, конечно, красивое, но какое-то простенькое, обыденное, не говоря уже о платье. Любонега по сравнению с ней кажется истинной красавицей, гордой и недоступной. С такой где угодно можно появиться, хоть среди народа, хоть на пиру у бояр и купцов, сильных мира сего. И все будут смотреть на них с завистью и обожанием: посадник идет с красавицей женой!