Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо
Помолчав несколько секунд, Элен продолжала:
— Теперь я жалею, что вы пошли на это, господин королевский прокурор. Случилось именно то, чего я так боялась. Двери моей тюрьмы отпирает не правосудие, а лишь милосердие короля, даровавшего мне помилование. Бог мне свидетель, что я скорее готова умереть в этих стенах с сознанием своей невиновности, чем выйти на свободу с убеждением, что, обратившись с просьбою о помиловании, я тем самым как бы призналась королю в своей вине.
Господин Мори-Дюкенель был в полном отчаянии, чувствуя себя совершенно уничтоженным словами графини де Ранкон.
— Да, графиня, — произнес он наконец после долгого молчания, — готов признать, что я действовал довольно неблагоразумно, но это был единственный шанс спасти вас. Кроме того, мне не пришлось вымаливать вам прощения, наоборот, я говорил с гордо поднятой головой и мне удалось быстро убедить его величество и господина министра. Они считают это актом правосудия, а не милосердия, поверьте мне.
— И все же я ни минуты не думаю колебать вашу решимость, деликатную причину которой хорошо понимаю. Поэтому позвольте сообщить вам другое предложение, санкционированное вашими влиятельными покровителями.
Тут только королевский прокурор вспомнил, что в камере, помимо него и графини, находились еще Роза и Жозеф. Осознав это, он невольно оглянулся на них. Отлично поняв значение этого взгляда, Жозеф схватил Розу за руку и выбежал вместе с нею за дверь.
Разговор Элен с прокурором занял очень много времени, но никто так и не узнал его содержания.
Жозефу удалось расслышать лишь последние слова, сказанные Элен при расставании с Мори-Дюкенелем, с которым ей никогда больше не суждено было увидеться.
— Господин королевский прокурор, — с глубокой благодарностью заявила она перед самым его уходом, — я никогда не смогла бы принять от вас эту жертву, если бы дело шло лишь об одном человеке. Но поскольку вы были готовы вернуть матери ее честное имя, то несомненно разрешите ей обратиться к вам с просьбой позаботиться о ее дочери. Уверенность в этом значительно упростит мою задачу, это единственное утешение, которое вы еще в силах дать мне.
— О, что я слышу? — в испуге вскричал Жозеф.
— Да, — печально ответил королевский прокурор, — эта благородная дама отказалась воспользоваться помилованием, которое я ей принес. Указ еще не опубликован и я уничтожил его.
С этого дня Элен снова стала печальна.
Не прошло и недели после посещения королевского прокурора, как она серьезно заболела. Тюремный врач заявил, что у графини де Ранкон открылась чахотка. Для спасения несчастной были испробованы все средства. По распоряжению господина Мори-Дюкенеля из Парижа вызвали доктора Озама, знаменитого столичного врача, который вскоре вынужден был признать, что на выздоровление Элен почти нет надежды.
— Если бы вы хотели жить, сударыня, то мне, возможно, удалось бы спасти вас, — заметил прославленный врач.
В ответ больная лишь покачала головой, как бы желая сказать: «Зачем мне жить, господин доктор?»
Во всем городе говорили лишь о «праведной преступнице».
— Она умирает, как мученица, — говорили одни.
— Да, но как она жила? — возражали другие.
Что касается господина Мори-Дюкенеля, то им внезапно овладела какая-то странная меланхолия и на следующий год он умер от неведомой болезни, причем врачи не смогли найти удовлетворительного объяснения внезапной кончине столь сильного и энергичного человека.
Однажды утром тюремную церковь открыли для посетителей, ибо весь город захотел присутствовать на похоронах графини Элен де Ранкон.
Королевский прокурор, бледный и печальный, тоже был на этой церемонии.
Присутствующие с особым интересом наблюдали за Эркюлем Шампионом и его другом Матифо, которые в глубоком трауре стояли у самого гроба.
Внимание публики было также приковано к маленькому ребенку в черном, которого держала на руках нянька.
— Это ее дочь! — шептались в толпе, — бедная крошка осталась круглой сиротой.
Из всех собравшихся в церкви истинное горе испытывали лишь Жозеф и Роза, тихо плакавшие в тени колонны. Соседи, удивленные столь глубоким проявлением чувств, спрашивали друг у друга, кто это такие. Хорошо информированные лица (где они только не встречаются?) быстро узнали хорошенькую Розу, Жозеф же не был известен почти никому из присутствующих.
Лишь эти преданные слуги проводили на кладбище гроб с телом покойной. Впрочем, они были не совсем одни. Доктор Озам тоже выразил желание проводить в последний путь свою пациентку. Вернувшись с кладбища, он подозвал к себе плачущую Розу и шепнул ей на ухо несколько слов.
Возможно, к тому времени девушка уже успела выплакать все слезы, возможно, причина заключалась в чем-то другом, но как бы то ни было, после этого разговора Роза сразу же прекратила рыдания.
Через неделю после похорон в газетах появилось сообщение о помиловании Элен де Ранкон, вдовы графа де Ранкона, но милость короля пришла слишком поздно.
* * *Через два дня после погребения несчастной графини у ворот лучшей гостиницы в маленьком городке Амбозок остановилась почтовая карета, в которой сидело двое.
Один из пассажиров был еще молод, но задумчивое выражение лица и редкие светлые волосы позволяли предположить в нем молодого ученого, отдающего науке все свои силы. Рядом с ним сидел юноша, почти мальчик.
Пассажирами этими были доктор Озам и Жозеф.
Пока помощники конюха меняли лошадей в упряжке, доктор схватил Жозефа за руку и тихо прошептал ему на ухо:
— Не теряй надежды, мой мальчик.
Подозвав к себе хозяина гостиницы, доктор тихо поговорил с ним о чем-то пару минут, после чего хозяин поспешно удалился.
Через несколько минут в карету запрягли свежих лошадей и кучер занял свое место.
В ту же минуту из дома медленно вышли две женщины, одна из которых была под густой вуалью, и, войдя в карету, заняли места напротив доктора и Жозефа.
Сердце юноши сжалось от волнения, ибо в одной из женщин он узнал Розу.
Кто же была ее спутница в длинном вдовьем покрывале?
Растерянный Жозеф не осмеливался обратиться с этим вопросом к своему спутнику. Таинственная незнакомка под вуалью неожиданно открыла Евангелие, которое держала в руках, и громко прочитала следующие строки:
«…сказавши эти слова, Иисус Христос воззвал громким голосом: «Лазарь! иди вон».
И вышел умерший из пещеры…»
Кучер щелкнул кнутом, зазвенели бубенцы, и лошади пустились крупной рысью.
Из кареты доносился радостный смех, звуки которого мешались с плачем и вздохами.
