Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн
Второй способ был связан с пространством. Экологические потоки не останавливаются на национальных границах. Поэтому честный отчет должен учитывать экологические издержки всех товаров и видов деятельности, в том числе те, которые включены в импорт. В конце концов, стейки и свитера нужно где-то производить. 29 % всех выбросов парниковых газов, вызванных немецкими потребителями, приходятся на импорт; и продовольствие является важной статьей103. Но в национальных счетах и климатических целях они волшебным образом исчезают. Швеция заслуживает похвалы за то, что включила их в свое обещание стать климатически нейтральной.
И вот мы снова вернулись к привлечению российского ископаемого топлива. Газ из России обещал, что можно получить все: “более чистую” энергию для обеспечения немецкой промышленности и обогрева домов, отключения несущих риски атомных электростанций и поэтапного отказа от более грязного угля. В этой радужной картине удобно игнорировать истинные экологические, а также стратегические издержки. При добыче и транспортировке российского газа выделяется больше метана (CH4), чем при его сжигании в Германии104. Работа газокомпрессорных станций увеличивает выбросы CO2. Проще говоря, Германия взяла газ и забыла про большую часть выбросов. Это была экологическая версия солипсизма, с которым мы сталкивались в других частях этой книги, желание быть хорошим, которое в конечном счете было эгоистичным и не могло (или не хотело) видеть последствия для других. С каменным углем из России была похожая история.
Если принять во внимание все эти “утечки” и “переливы”, мрачная картина станет еще мрачнее. В 2019 году немцы были ответственны за 9,8 тонны внутренних выбросов парниковых газов на душу населения, что более чем на тонну больше, чем в среднем в Европе. Добавьте сюда побочные эффекты от импорта, и выбросы почти удвоятся – на 7,9 тонны парниковых газов на душу населения; в ЕС этот показатель составил “всего” 6,3 тонны. Чиновники трубят об успехе страны в снижении внутренних выбросов на 40 % в период с 1990 по 2020 год; большая часть этой суммы пришлась на зачистку территории бывшей ГДР. Однако для планеты выбросы, которые страна вызывает в других местах, имеют столь же серьезные последствия. Именно поэтому Германия находится в нижней части индекса управления Global Commons105.
Замалчивание этих побочных эффектов является одной из причин, по которой сторонники углеродной политики так недоверчиво относятся к Energiewende. В Лужицах близ границы с Польшей угольщики после воссоединения превратились из героев в ничто. Они буквально стали грязным лицом изменения климата. В 2020 году Берлин решил, что к 2038 году закроет оставшиеся шахты и заводы и постепенно откажется от угля. Для местных жителей это было пощечиной. Лигнит был не только их хлебом с маслом. Он был их Heimat, их прошлым и будущим. Тот факт, что иностранный уголь и электроэнергия из него продолжали импортироваться, представил весь энергетический переход в сомнительном свете. “Какая польза, – задавался вопросом один шахтер, – если старая угольная электростанция в Румынии продолжает работать, в то время как мы закрываем нашу новую?.. Мне это кажется лицемерным и нечестным”106.
Для климатических активистов Energiewende выглядел не меньшим лицемерием. В тот самый момент, когда правительство подписало отказ от угля, весной 2020 года была запущена угольная электростанция “Даттельн-4”. С момента своего строительства в 2007 году она стала символом борьбы со всеми видами ископаемого топлива, как отечественными, так и импортными: основная часть каменного угля поступала из России и Колумбии – для активистов это “кровавый уголь”. В том же году движение за климатическую справедливость собралось на саммите “Большой восьмерки” самых влиятельных мировых лидеров на морском курорте Хайлигендамм на немецкой Балтике и установило связи с антиглобалистами и экологическими анархистами. С одной стороны, те призывали к децентрализации и демократизации энергетики, к выводу ее из-под власти крупных корпораций и возвращению под муниципальный контроль; ожидалось, что это также уменьшит энергетическую бедность. С другой – настаивали на немедленной декарбонизации, включая изменение образа жизни.
В 2012 году группы заняли часть леса Хамбах, территории площадью 500 гектаров недалеко от Кёльна, которые привлекли внимание RWE из-за богатых месторождений бурого угля. Планы по вырубке леса вызывали протесты со стороны церкви и экологических групп с конца 1970-х годов; здесь обитал редкий вид летучей мыши – ночница Бехштейна. Оккупация обострила конфликт. Произошли ожесточенные столкновения с полицией и сотрудниками RWE. Летели камни и бутылки с зажигательной смесью, блокировались экскаваторы и атаковались линии электропередач. Несколько групп сформировали движение Ende Gelände (“На этом всё”), которое с 2014 года организует акции гражданского неповиновения против угольных шахт и трубопроводов.
По своей форме эти протесты воспроизвели низовую политику более ранних движений. Новой стала связь, которую движение за климатическую справедливость решительно установило между углеродом, капитализмом и колониализмом. Энергетический гигант RWE подвергается нападкам не только как корпорация-спекулянт. Это новая империя, благодаря своим выбросам несущая ответственность за климатический кризис и за то, что многие люди умирают или вынуждены спасаться от повышения температуры и уровня моря. Хотя глобальный подход сети впечатляет, ее поддержка на местах до сих пор остается скромной, по крайней мере, по сравнению с десятками тысяч людей, которые занимали строительные площадки различных атомных электростанций и перерабатывающих заводов в 1970-х и 1980-х годах. Ende Gelände состоит из примерно пятидесяти групп и мобилизовало 4 тысячи человек для блокады угольной электростанции Schwarze Pumpe на два дня в мае 2016 года107.
Гораздо более масштабным явлением остается немецкое крыло Fridays for Future. По всей стране 20 сентября 2019 года более миллиона человек присоединились ко второй глобальной климатической забастовке; только в Берлине на улицы вышли 300 тысяч жителей, больше, чем в Нью-Йорке или где-либо еще в Европе. Первоначально привлекая молодых женщин в возрасте от четырнадцати до девятнадцати лет, движение постепенно начало охватывать и старшие возрастные группы – в сентябре 2019 года три четверти участников составляли женщины старше двадцати пяти лет; пожилые граждане запустили программу “Бабушки за будущее”. Участники говорили исследователям, что чувствуют моральное обязательство протестовать. Опросы, проведенные в нескольких европейских городах, показывают, что немецкие протестующие придерживались ярко выраженных, но вряд ли исключительных взглядов. Участники во Флоренции уделяли больше внимания добровольному изменению образа
