Бернард Корнуэлл - Хроники Артура
Такого оскорбления Кунеглас не стерпел. Он яростно взревел и выбежал из строя.
— Нет! — закричал я и кинулся к Кунегласу. Лучше я сам сражусь с Лиовой, думал я, я-то по крайней мере знаком с его фокусами и его проворством — но я опоздал. Кунеглас уже извлек меч из ножен, меня он словно не заметил. В тот день он почитал себя неуязвимым. Он был королем битвы, ему так хотелось показать себя героем, и вот он своего добился и теперь полагал, что все ему по плечу. Он зарубит этого наглого сакса на глазах у своих людей, и еще долгие годы барды станут петь о короле Кунегласе Могучем, короле Кунегласе Убийце Саксов, короле Кунегласе Воителе.
Спасти Кунегласа я уже не мог: ежели он повернет вспять или позволит другому занять свое место, он запятнает себя несмываемым позором. Так что я в ужасе наблюдал, как Кунеглас уверенно идет навстречу гибкому ловкачу-саксу, не обременяющему себя броней. На Кунегласе был старый отцовский доспех, железный, отделанный золотом, и шлем, увенчанный орлиным крылом. Кунеглас улыбался. Душа его ликовала и пела, вдохновленная героическими деяниями этого дня; он полагал, что его ведут сами боги. Ни минуты не мешкая, он обрушил на Лиову рубящий удар, и все мы готовы были поклясться, что придется он точнехонько в цель, да только Лиова выскользнул из-под клинка, шагнул в сторону, рассмеялся и снова метнулся вбок, а меч Кунегласа опять рассек только воздух.
И наши, и саксы восторженно взревели. Молчали только мы с Артуром. Я смотрел, как гибнет брат Кайнвин, и ничего-то поделать не мог. Не мог я вмешаться, не нарушив тем самым закона чести, ведь если бы бросился Кунегласу на выручку, я бы его унизил. Артур глядел на меня с седла, озабоченно хмурясь.
И что тут скажешь? Ничего утешительного.
— Я с ним сражался, — горько промолвил я, — он смертоносен.
— Но ты-то жив.
— Я воин, господин, — промолвил я. Кунеглас воином никогда не был, вот почему сейчас ему так хотелось доказать, на что он способен, но Лиова выставлял его дураком. Кунеглас атаковал, пытаясь зарубить Лиову могучим ударом, и всякий раз сакс либо подныривал под клинок, либо уворачивался, но в наступление так и не перешел; и наши люди постепенно смолкли — они видели, что король устал, а Лиова играет с ним, как кот с мышью.
Внезапно горстка воинов из Повиса ринулась спасать своего короля, но Лиова стремительно отступил на три шага и молча указал на них мечом. Кунеглас оглянулся.
— Назад! — рявкнул он. — Назад! — повторил он еще более гневно. Кунеглас, верно, уже понял, что обречен, но предпочел погибнуть с честью. Честь — это все.
Повисцы остановились. Кунеглас обернулся к Лиове, и на сей раз он не стал опрометью кидаться вперед, но действовал более осторожно. Меч его впервые коснулся лезвия Лиовы. И тут на моих глазах Лиова поскользнулся на траве, Кунеглас с победным воплем занес меч, вознамерившись покончить со своим мучителем, но Лиова уже откатился назад — поскользнулся-то он нарочно! — и на стремительном развороте клинок его пронесся над травой и полоснул короля по правой ноге. Мгновение Кунеглас стоял прямо, уронив меч, а затем, едва Лиова выпрямился, он принялся оседать. Сакс дождался, пока король рухнет наземь, пинком ноги отшвырнул Кунегласов щит и резко ткнул острием меча вниз.
Саксы ликовали до хрипоты, ибо триумф Лиовы предвещал им успех. Сам Лиова, прихватив Кунегласов меч, проворно кинулся бежать: одержимые жаждой мести повисцы бросились в погоню. Сакс играючи обогнал их, затем обернулся и принялся насмехаться. Сражаться с ними Лиове нужды не было, ибо поединок он выиграл. Он сразил неприятельского короля, и я нимало не сомневался, что саксонские барды станут петь о Лиове Ужасном, Убийце Королей. Он подарил саксам первую победу за весь день.
Артур спешился. Мы с ним желали непременно отнести тело Кунегласа обратно к его людям. Оба мы плакали. Все эти долгие годы у нас не было союзника надежнее, чем Кунеглас ап Горфиддид, король Повисский. Он никогда не спорил с Артуром и ни разу его не подвел, а мне он стал ближе брата. Благородный он был человек, даритель злата, поборник справедливости — а теперь он погиб. Повисские воины приняли у нас тело покойного короля и унесли его за стену щитов.
— Убийцу его зовут Лиова, — объявил я им, — и я дам сто золотых монет тому, кто принесет мне его голову.
Громкий крик заставил меня обернуться. Саксы, уверенные в победе, пошли в атаку.
Мои люди встали. Утерли пот с глаз. Я натянул свой помятый, залитый кровью шлем, опустил нащечники, подобрал упавшее копье.
В бой, снова в бой!
Это была самая мощная саксонская атака за весь день: на нас надвигалась лавина уверенных в себе копейщиков: они уже вполне справились с паникой и теперь шли крушить наш строй и выручать Эллу. На ходу они ревели битвенные песни, колотили копьями по щитам и обещали друг другу по два десятка убитых бриттов на каждого. Саксы знали: победа за ними. Они выдержали основной удар Артура, они вынудили нас прекратить сражение, на их глазах саксонский защитник сразил короля, и теперь, со свежими силами во главе войска, они наступали, чтобы покончить с нами раз и навсегда. Франки отвели назад легкие копья, изготовясь к броску: вот-вот на нашу щитовую стену обрушится ливень заостренного железа.
И тут с Минидд Баддона протрубил рог.
Сначала услышали его единицы — все заглушали громкие вопли, топот ног и стоны умирающих, — но рог протрубил во второй раз, а затем и в третий, и на третьем сигнале люди обернулись к покинутым укреплениям Минидд Баддона. Остановились даже франки и саксы. Они были уже в пятидесяти шагах от нас, когда пение рога сдержало их натиск и они, как и мы, завороженно уставились на длинный зеленый склон холма.
И увидели одного-единственного всадника и знамя.
Знамя было огромное: белое льняное полотнище развернулось во всю ширь, а на нем был вышит алый дракон Думнонии, вставшее на дыбы чудище — сплошные когти, хвост и пламя. Стяг заполоскался на ветру и едва не опрокинул всадника. Даже на таком расстоянии мы видели, что наездник держится в седле неуклюже и скованно, словно не в силах ни управиться с вороным жеребцом, ни удержать громадного знамени. Но вот сзади появились двое воинов, кольнули коня копьями, жеребец скачками понесся вниз по склону, и от резкого движения всадник откинулся далеко назад. И тут же вновь качнулся вперед. А конь стремительно мчался по холму, за спиной у наездника развевался черный плащ, и доспехи под плащом сияли белизной — под стать льняному трепещущему полотнищу. Позади него с вершины Минидд Баддона хлынула вопящая масса людей с черными щитами — точь-в-точь как мы на рассвете, — а с ними и другие: на их щитах красовались клыкастые кабаньи морды. Это подоспели Энгус Макайрем и Кулух: вместо того чтобы ударить по дороге на Кориниум, они сперва пробрались на Минидд Баддон, чтобы их люди воссоединились с нашими.
Но я не сводил глаз с всадника. Его по-прежнему швыряло туда-сюда, и теперь я разглядел, что наездник к коню привязан: лодыжки стянуты вместе веревкой под черным брюхом жеребца, а тело закреплено в седле с помощью деревянных подпорок, вбитых прямо в каркас. Шлема на всаднике не было, длинные волосы свободно развевались по ветру, а под волосами вместо лица ухмылялся обтянутый высушенной желтой кожей череп. То был Гавейн, мертвый Гавейн, его губы и десны усохли, обнажив зубы, ноздри превратились в две черные щели, глазницы — в черные дыры. Голова моталась из стороны в сторону, а тело, к которому примотали драконье знамя Британии, раскачивалось вправо-влево.
Сама смерть летела верхом на черном жеребце по имени Анбарр, и при виде жуткого призрака, что надвигался на них, саксы устрашились и дрогнули. Черные щиты пронзительно вопили, торопясь следом за Гавейном, и гнали коня и мертвого всадника через изгороди прямиком на саксонский фланг. Черные щиты шли в атаку не строем, но наступали беспорядочной завывающей массой. Так воюют ирландцы — и страшен натиск одержимых, что спешат на бойню, как влюбленный на свидание.
И чаши весов качнулись: решалась судьба битвы. Саксы были уже на грани победы, но Артур заметил их неуверенность и внезапно бросил нас на вражеский строй.
— Вперед! — закричал он.
— В атаку! — эхом подхватил Мордред. — Вперед!
Так началось побоище на Минидд Баддоне. Барды рассказывают о нем все как есть и в кои-то веки не преувеличивают. Мы перешли границу — завалы трупов — и обрушились с копьями на саксонскую армию, а Черные щиты и воины Кулуха одновременно ударили по флангу. Несколько мгновений слышались лязг меча о меч да глухие удары топора о щит: это, напирая, и всхрапывая, и истекая по?том, сшиблись щитовые стены, но вот саксонская армия дрогнула, и теперь мы сражались против их редеющих рядов на поле, скользком от франкской и саксонской крови. Саксы бежали, не устояв перед яростной атакой во главе с мертвецом на черном коне, и мы убивали их до тех пор, пока не пресытились убийством. С нашей легкой руки на мосту мечей душам саксов было, верно, не протолкнуться. Мы насаживали врагов на копья, мы их потрошили, а кого-то просто топили в реке. Поначалу мы пленных не брали, но лишь вымещали на проклятых захватчиках многолетнюю ненависть. Воинство Кердика пошатнулось под двойным натиском, и мы с ревом врезались в беспорядочные ряды и состязались друг с другом, кто убьет больше. То была оргия смерти, кровавая мешанина. Иные саксы так перепугались, что с места двинуться не могли: просто стояли, в ужасе глядя на происходящее, и дожидались, пока их прикончат, но были и другие — они бились как демоны были и те, кто погиб на бегу; были и такие, что прорывались к реке. Мы утратили всякое подобие щитового строя, мы превратились в стаю бешеных боевых псов и рвали врага на куски. Я видел, как Мордред, ковыляя на увечной ноге, крошит саксов в капусту. Видел, как Артур шлет коня прямо на беглецов и затаптывает их под копытами, видел, как люди Повиса отомстили за своего короля тысячу раз. Я видел, как Галахад с безмятежным видом рубит с седла направо и налево. Тевдрик, в священнической рясе, тощий как скелет и с тонзурой, яростно орудовал тяжелым мечом. Был там и старый епископ Эмрис, на шее его болтался громадный крест, а поверх рясы красовался старый нагрудник, прикрученный веревкой из конского волоса.
