Анатолий Коган - Войку, сын Тудора
Но тут от входа послышался громкий, зловещий шум, словно там заскрежетал зубами невидимый великан, послышались отчаянные крики; это вдруг опустилась тяжелая кованая решетка, отрезав семь или восемь десятков человек, успевших проникнуть в крепость. Из тоннеля надвратной башни выбегали другие: сквозь навесные бойницы, устроенные в сводах, на них нежданно посыпались тяжелые камни, полился крутой кипяток. С оружием в руках со всех сторон во двор выбегали воины Хотина. Одни занимали места у бойниц, чтобы отразить неминуемый приступ. Другие, во главе с Войку и Кейстутом, без промедления завязали бой с непрошенными гостями. Кындя и Сингурел, Кодэу и Лупул, не растерявшись, встретили их клинками.
Однако боярам и ратным слугам, успевшим въехать во двор, не удалось уже перестроиться; Войку с десятком воинов смело врезался в середину их нестройной толпы, разрезав ее пополам. Вторгшихся врагов окружили со всех сторон, с башни на их головы падали камни и стрелы. Вскоре все было кончено; кто не сдался, тот лежал в луже крови. Пятерых бояр-изменником со связанными руками, еще не понявших как следует, что произошло, апроды и палачи торопливо волокли к глубоким подвалам, где пыркэлабы велели их заковать.
Теперь пекло боя переместилось за стены. Пыркэлабы Хотина, которым так и не пришлось спуститься с башни, озирали местность, ожидая, когда покажутся главные вражьи силы. И они не замедлили появиться.
Пири-бек Мухаммед видел, как ворота крепости открылись, как его союзники-бояре со своими ратниками втянулись в нее. Но вот движение прекратилось. С вершины холма стало видно, как отряд молдавских бояр остановился перед въездом, как тяжелый мост, хоть и с натугой, пополз вверх, люди и кони торопливо с него соскакивали и падали. Старый воин знал: предателям нельзя верить, единожды изменивший изменит и вторично; в душе он не одобрял своего падишаха, частенько делавшего на них ставку. И вот — такое случилось с ним; предатели своей родины и князя, молдавские бояре предали и его.
Пири-бек подал условный знак; забили на холмах бубны-тулумбасы, запели трубы. Османы и мунтяне, поднявших во весь рост, отовсюду двинулись к Хотину. Воины шли все быстрее, наконец — перешли на бег. Но перед широким рвом, опоясывавшим крепость, их порыв угас. Понадеявшись на обман, мунтяне и турки не приготовили достаточно лестниц; в войске не было столь нужных теперь марталозов и салагоров, опытных в рытье подкопов и траншей.
Пири-бек все это прекрасно видел со своей возвышенности; отсюда можно было с большой пользой вести обстрел твердыни, но для этого требовались мощные пушки. Можно было, при помощи простых канав, выпустить воду из рва в реку, но сделать это некому. Следовало бы иметь фашины и бревна, мешки с песком; но некому уже их готовить. Надо было, поневоле и не медля, начинать приступ.
И начался штурм. Янычары и мунтяне живо растащили несколько домов, стоявших поодаль от крепости, побросали в воду все, из чего те были построены; но бревна сразу поплыли, от камней же и глины, от хвороста и жердей из разрушенных заборов и плетней было мало толку. Кое-как переправившись через ров, воины не могли уцепиться за отвесные, гладкие стены, соскальзывали обратно. Турки карабкались по немногим лестницам, привезенным с собой, но их тут же отталкивали обратно, вместе со всеми, кто успел на них взобраться.
Пири-бек спустился ниже, туда, где его топчии спешно ставили и заряжали свои орудия. Вскоре зазвучали первые выстрелы; но каменные ядра бессильно отскакивали от стен. Сераскер приказал сосредоточить огонь на подъемном мосте и воротах; но этим удалось только отколоть несколько щепок от тяжелых бревен настила. Походные пушчонки Пири-бека не годились для борьбы с крепостями.
Зато со стен Хотина ударили пушки покрупнее, подали голос затинные пищали. Ядра, пули и дробот-картечь начали валить осаждающих. С Пири-бека был сбит шлем, но сераскер, казалось, этого не заметил. Вынув ятаган, с непокрытой бритой головой старый бек бросился к крепости и заметался перед рвом, пронзительным старческим голосом воодушевляя своих муджахидов. По плечу старика-фанатика, процарапав кольчугу и пробив кафтан, чиркнул железный дротик из арбалета; Пири-бек и этого не почувствовал. Кое-как бекам и агам турецких алаев удалось бросить газиев на новый приступ. Но и он утих, как перед утесом — волна. Старый воин увидел, как Юнис-бек, возглавивший сотню янычар, полез, увлекая своих по лестнице, держа в зубах саблю, как храбрый юноша схватился даже за верх стены. Но был в тот же миг отброшен и покатился вниз, к счастью — по спинам других осман, и, бултыхнувшись с лету в ров, выскочил на берег, спешно отряхиваясь.
Никто из турок не видел, конечно, кто спихнул алай-чауша с той высоты, на которую он забрался. Это сделал его побратим. Войку издали приметил Юниса, с отвагой безумия бросавшегося туда, где опасность была больше. Когда Юнис-бек в тот раз оказался почти у цели, перед сотником встал скорый выбор: дозволить приятелю вскочить на стену, где его неминуемо зарубили бы молдавские войники, или отправить повежливее обратно, к своим. Войку остановился на втором. И было самое время; заметив, что в камень между двумя зубцами вцепилась пара вражеских рук, дюжий воин-хотинец мгновенно кинулся к ним и занес топор. Войку, словно нечаянно, успел отодвинуть плечом владельца секиры и столкнуть молодого бека в ров большим багром, приготовленным для этого на стене.
Османы были отброшены и в третий раз, и в четвертый. Мунтяне бессильно топтались за их спинами, не в силах одолеть привычной робости перед молдавским знаменем со святым Георгием, поражающим дракона копьем на длинном древке.
И тут холмы вокруг Хотина опять покрылись людьми. Невесть откуда выскочившие воющие дьяволы скатились с возвышенностей и ударили осаждающим в спину. Османы вначале смешались; но тут же, повернувшись к новым противникам, встретили нападающих стеной щитов и клинков. Вооруженные и обученные лучше, газии Пири-бека сразу начали теснить своих нежданных врагов. Шаг за шагом, с невиданным упорством, участники битвы начали удаляться от крепостного рва, от воинов Хотина, осыпавших пулями и стрелами задние ряды осман. Мунтяне в эти минуты растерялись окончательно; мунтяне не знали, куда себя деть, и сбились в конце концов плотной массой левее въезда в крепость. Армаш Скуртул, капитаны и сотники Басараба напрасно метались вдоль толпы, колотя плашмя саблями по спинам и головам, пытаясь внести какой-то порядок в окончательно смешавшееся стадо.
— Пора и тебе, сынок, — сказал Думе старый Влайку.
В крепости грянули звуки труб; куртяне-витязи и простые войники садились на коней. Через раскрытые в третий раз ворота, по опущенному мосту воины Хотина во главе с младшим пыркэлабом вырвались на волю. Влайку с башни указал Думе направление для удара; пять сотен всадников на всем скаку врезались в скопище мунтян. И те, будто только этого ждали, сразу пустились наутек. Четыре тысячи лучших воинов господаря Лайоты — тысяча мунтян успела разбежаться еще раньше, — не видя и не понимая, куда несутся, удерживаемые вместе одним только чувством спасающегося стада, ринулись прочь от крепости. Смяв с разбегу союзников-осман и тех, с которыми они бились, проложив в извивающейся ленте сражения широкую брешь, мунтяне слепо устремились к лесу, гонимые воинами Думы, туда, где оставили коней. Немногие, однако, успели вскочить в седло, сотни бойцов чернявого Лайоты продолжали отчаянное бегство пешими, устилая своими телами хотинские холмы, избиваемые всадниками Думы и вооруженными бродягами, появившимися из кодр.
