Александр Дюма - Асканио
— Его величество.
— Его величество?
— Самолично. Теперь вы хорошо понимаете, что это непоправимо.
— Когда же это произошло?
— Сегодня утром. Если бы меня не задержали дела в Лувре, я уведомил бы вас раньше.
— Вас ввели в обман, де Мармань. Это ложный слух, пущенный моими врагами, а вы, ничего толком не узнав, его разглашаете.
— Очень желал бы, чтобы так и было, но, к несчастью, мне никто ничего не говорил, я все слышал собственными ушами.
— Что вы слышали?
— Я слышал, как король самолично приказал отдать Большой Нельский замок другому.
— Кто же этот «другой»?
— Проходимец, некий золотых дел мастер, родом из Италии, имя которого, без сомнения, вам знакомо. Это Бенвенуто Челлини, интриган, явившийся из Флоренции два месяца назад. Неизвестно почему король от него без ума и нынче сам со всеми придворными посетил его во дворце кардинала Феррарского, где этот горе-художник устроил себе мастерскую.
— Скажите, виконт, вы присутствовали при том, как король пожаловал Большой Нельский замок этому проходимцу?
— При-сут-ство-вал, а как же! — отвечал Мармань, произнося слова по слогам и медленно, с наслаждением выговаривая их.
— Так, так, — молвил прево. — Что ж, буду поджидать проходимца. Пусть приходит за королевским даром.
— Как, вы намерены оказать сопротивление?
— Разумеется.
— Повелению короля?
— Повелению Бога, повелению черта — словом, всем, кто прикажет выгнать меня отсюда!
— Берегитесь, берегитесь, прево! — воскликнул виконт де Мармань. — Я уж не говорю о том, что вы обрекаете себя на немилость. Но помните: Бенвенуто Челлини страшнее, чем вы думаете.
— Да знаете ли вы, кто я, виконт?
— Прежде всего ему покровительствует сам король. Правда, может быть, временно, но все же покровительствует.
— Да знаете ли вы, что я, парижский прево, представляю его величество в Шатле, что я восседаю под балдахином, в мантии с воротником, с саблей на боку, в шляпе с перьями и держу в руке голубой жезл!..
— Далее должен вам сказать, что этот проклятый итальянец бесстрашно вступает в борьбу как равный с принцами, кардиналами и папами.
— Да знаете ли вы, что я располагаю особой печатью, которая узаконивает подлинность актов!
— Говорят, этот проклятый забияка и убивает без разбора всех, кто чинит ему препятствия.
— Разве вам не известно, что в моем распоряжении днем и ночью находятся двадцать четыре стрелка?
— Говорят, он, сражаясь с отрядом в шестьдесят человек, убил своего недруга-ювелира.
— Вы забываете, что Нельский замок укреплен, что в стенах — бойницы, над дверями — машикули, да вдобавок благодаря городской крепости он с одной стороны неприступен.
— Уверяют, что Бенвенуто знает толк в осаде, как Баярд или Антонио де Лейра.
— Посмотрим.
— Я боюсь за вас…
— А я буду ждать.
— Позвольте, любезный друг, дать вам совет?
— Советуйте, только покороче!
— Не тягайтесь с противником, если он сильнее вас!
— Сильнее меня? Вы говорите о дрянном ремесленнике-итальянце? Виконт, вы испытываете мое терпение!
— Клянусь честью, смотрите, как бы вам не раскаяться! Предупреждаю вас, ибо у меня есть на то веские основания.
— Виконт, вы меня бесите!
— Подумайте, на его стороне — король.
— Что ж, а на моей — госпожа д’Этамп!
— Как бы его величество не разгневался за ослушание.
— Я уже не раз поступал так, сударь, и с успехом.
— Да, знаю, в деле о взимании пошлин за проезд через Мантский мост. Но…
— Что «но»?..
— Видите ли, рискуешь не многим и порой даже ничем не рискуешь, идя наперекор слабому и доброму королю, зато всем рискуешь, когда вступаешь в борьбу с таким сильным и страшным человеком, как Бенвенуто Челлини.
— Черт возьми! Виконт, вы сведете меня с ума!
— Напротив, я хочу вас надоумить.
— Довольно, виконт, довольно! Каков негодяй! Клянусь, он мне дорого заплатит за те приятные минуты, которые я провел при вашем дружеском участии!
— Дай-то Бог, господин прево, дай-то Бог!
— Довольно, довольно! Вы мне все сказали?
— Да, да, как будто все, — ответил виконт, словно стараясь припомнить, нет ли еще новостей под стать первой.
— Прощайте же! — воскликнул прево.
— Прощайте, бедный друг.
— Прощайте!
— Я все же вас предупредил.
— Прощайте!
— Мне не в чем будет себя упрекнуть — вот что меня утешает!
— Прощайте, прощайте!
— Желаю удачи! Но должен сказать, что мое пожелание вряд ли осуществится.
— Прощайте, прощайте, прощайте!
— Прощайте!
И де Мармань с сокрушенным видом, тяжело вздыхая, пожал руку прево, как бы прощаясь с ним навеки, и удалился, воздевая руки к небу.
Прево проводил виконта и сам закрыл за ним входную дверь.
Понятно, что после такой дружеской беседы мессир д’Эстурвиль был вне себя от ярости, желчь в нем так и кипела. Ему хотелось на ком-нибудь сорвать злобу, и вдруг он вспомнил о молодом человеке, который выходил из Большого Нельского замка в тот момент, когда они с графом д’Орбеком туда входили. Г-н д’Эстурвиль властным жестом подозвал оказавшегося неподалеку Рембо и спросил, что ему известно о незнакомце. Садовник отвечал, что молодой человек, о котором спрашивает хозяин, явился от имени короля и пожелал осмотреть Большой Нельский замок; он же, Рембо, побоялся взять на себя такое важное дело и провел пришельца к г-же Перрине, а домоправительница весьма любезно сама ему все показала.
Прево бегом бросился в Малый Нельский замок, чтобы потребовать объяснения у достойной дуэньи, но, как назло, она недавно ушла закупить на неделю провизии.
Дома была одна Коломба, но прево не допускал и мысли, что она могла видеться с незнакомцем после строжайшего наказа, данного Перрине на случай появления красивых молодых людей, поэтому дочери он не сказал ни слова.
Дела службы призывали господина д’Эстурвиля в Шатле, и, пригрозив Рембо прогнать его за ослушание, он приказал никого не впускать ни в Большой, ни в Малый Нельский замок, от чьего бы имени ни являлись посланцы, в особенности же презренного проходимца, который уже осматривал замок.
Поэтому, когда на следующее утро по приглашению Перрины явился Асканио с драгоценностями, Рембо открыл лишь слуховое оконце и через решетку сказал, что вход в Нельский замок запрещен для всех, особенно же для него.
Асканио, разумеется, пришел в отчаяние; но нужно сознаться, что он и не подумал обвинить Коломбу за такой нежданный прием: накануне девушка только взглянула на него, обронила всего одну фразу, но в ее взгляде было столько робкой любви, а в тоне — столько нежности, что со вчерашнего вечера Асканио все время казалось, будто в душе его звучит ангельское пение. Юноша догадался, что мессир Робер д’Эстурвиль заметил его и отдал строгий приказ, жертвой которого он и стал.
