Геннадий Осетров - Гибель волхва. Варвары
Бог же христиан жил где–то далеко, и нужно было обязательно умереть, чтобы его увидеть. Это было непонятно.
Задремал Всеслав лишь под утро, когда в избу стал проникать через окно прохладный, сырой рассвет.
Соловей разделся и шагнул в реку. Остывшая за ночь вода Клязьмы обожгла его; волхв остановился, привыкая к речной прохладе.
Впереди, посредине потока лежал небольшой островок, поросший кустами. Через него проходил пеший брод из Липовой Гривы в Чижи. В самом глубоком месте вода поднималась до шеи, и Соловей двигался тут осторожно, ощупывая ногами илистое дно.
По небу проносились клочки разорванных ветром ночных туч, солнце то скрывалось, то выглядывало, быстро прогревая неподвижный воздух.
На мягком чистом песке острова лежали гнезда чаек; рядом с ними валялась скорлупа птичьих яиц и бегали испуганные серые птенцы.
Редким был год, когда они выживали; обычно вода смывала весной гнезда и уносила на дно пятнистые яйца. Во время половодья река забрасывала островок сучьями, мусором, они наполовину тонули в сыром песке, но едва остров просыхал, тут снова селились упрямые чайки и наново складывали неуклюжие свои гнезда.
Вспугнутые птицы заметались над человеком, потом накинулись на него. Взлетая вверх, каждая чайка затем стремительно нападала на волхва и только перед самым его лицом сворачивала, мелькнув красными лапками. Взмывая к небу, птицы тоскливо вскрикивали, будто умоляли человека быстрее уйти с клочка их земли.
И волхв поспешно пересек остров, сошел снова в реку и скоро поднялся на противоположный берег. Здесь он оделся, двинулся вдоль Клязьмы, потом свернул в сторону Чижей. Пройдя версты четыре, Всеслав почувствовал запах гари; он сперва испугался, но потом успокоился, сообразив, что до веси еще далеко, и, если бы там горели избы, дым не достиг бы этих мест. Видимо, неподалеку работали смерды, выжигая лес для новой рольи. Но и это показалось странным, ибо поп и вирник не могли освободить мужиков от постройки храма. Однако дым, оседающий между деревьями, становился все гуще, волхв двигался в нем иногда как в тумане и скоро вышел на скрытую в лесу большую поляну. С одного края она была недавно вспахана, и по черной земле, тяжело подпрыгивая, ходили галки. В дальнем же конце новой рольи догорал поваленный лес. Обратившиеся в уголь деревья густо чадили; над ямами топорщились белыми корнями–жилами пни. Над палом неподвижно стоял раскаленный, налитый дымом воздух.
Шагая по краю поляны, Всеслав думал, что увидит кого–нибудь из смердов, однако людей тут не было. Теперь должно было пройти несколько дней, пока на эту опаленную и усыпанную углями и пеплом землю разбросают зерна будущего урожая, хлеба.
То, что на пале не оказалось народа, встревожило волхва, и он поспешил в Чижи. Однако в веси все выглядело спокойным, хотя несколько смердов бесшумно толпилось сейчас возле своей кумирни, позади Рода.
На околице Чижей Всеслав остановился, стал раздумывать — идти к людям или нет. Уже в первые свои приходы сюда он, как мог, остерегался попина Кулика и княжьих слуг; после увиденного в Киеве волхв знал, что они свое дело начинали с разгрома русских кумиров. Опале и избиению подвергались и охранители богов — волхвы[40].
Так что нынешняя тишина в Чижах была временной: придет день, попин, и отроки и здесь иссекут кумиров, а смердов погонят в Клязьму или Вохну, заставят сменить веру и имена.
Соловей присел на сруб заброшенного колодца, из которого несло гнилым тяжелым воздухом; как никогда до сих пор, ясно он понимал, что его поединок с попином случится непременно. Он, волхв, будет следующей жертвой после Рода. Всеслав догадывался, что и встреча его со Сварожичем, и маленький Всеслав–сирота, подошедший в ночной тьме к его избе, — все связано с предстоящими событиями, все есть подготовка к тому страшному и неизбежному, что не сегодня–завтра начнется тут.
И колодец, будто нарочно, особенно сильно выдыхал на него затхлость, словно подземный Велес предупреждал волхва. Столько времени когда–то промучились в Чижах с этим срубом, но едва его построили, вода ушла, просочившись глубже в землю.
После долго раздумья, Всеслав все–таки поднялся, двинулся в весь. Со стороны нескольких изб на улицы плыла мелкая серая пыль; приглядевшись, волхв понял, что там разломали печи[41]. Значит, схватка византийца с русичами уже началась, на смердов обрушились первые наказания.
В середине толпы угрюмо стоящих мужиков у сложенных в кучу плотницких секир чертил что–то щепкой на земле черный попин. У него были длинные волосы и длинная же борода[42] с сединой вокруг рта. Учуяв шевеление, он поднял голову, и они — волхв и попин — уперлись друг в друга взглядами. Глаза у византийца были умные, внимательные; оглядев незнакомого человека, он опять наклонился к земле, продолжая царапать по ней.
— Вот, братья, как надо сделать, — распрямился попин. — Вирник, что повелел в один стук храм поднимать, во гневе был, печки зря порушил. Мы же с вами просто поспешим, но и отдыхать будем, как бог велел.
Волхв удивленно вслушивался — привезенные Владимиром в Киев царьградские и корсуньские священники по–русски не знали ни слова; сейчас же, через десять лет, иноверный попин уже запросто разговаривал с вятичами.
— Всем понятно?! — вдруг рявкнул сидевший в стороне на бревнах вирник, не замеченный Всеславом. — Или еще несколько печек разломать?!
— Послушай! И ты послушай! — заговорил передний мужик в новой синей рубахе. — Как он говорит, — качнулся он в сторону попина, — мы не сможем делать, не наша работа!
— Сделаешь, — промычал вирник.
— Погоди! Он ведь начертил, что ему надо; теперь пусть отойдет, сами мы лучше сделаем! Он, попин, человек не здешний, дела не знает.
— А ты, раз знаешь, сам и делай! — угрожающе прошептали в толпе, и вирник впился взглядом в смердов.
— Не понял меня человек, — спокойно ответил плотник. — Я говорю: все равно делать придется, а то печи разнесут либо избы раскатают. Ясно ведь…
— Кому надо, и черепа пораскалываем! — перебил вирник.
— Ясно ведь, раз не ушли мы из веси, надо поднимать их кумирню. Заморский же человек секиры сам не держал, рассказывает и скребет по песку с чужих слов. Сделаем сами быстро — разойдемся по избам и рольям.
Толпа молчала; тогда мужик подошел к попину, осторожно взял у того из руки щепку и, затерев лаптем нарисованное византийцем, начертил по–новому.
— Вот как надо… Нижний венец не тут ставить, а тут и так. Подпорок совсем не надо, матицами укрепим. Поняли?
