Пеликан. Месть замка Ратлин - Джек Гельб
– Никак не привыкну к вашей этой придури! – едко бросил Норрейс. – Вот уж не прогадали, кого на дельце ставить главным!
– Люди выше головы прыгают ради «дельца», как ты выразился, – заметил Дрейк.
– Ну ты-то точно выше головы прыгнул, капитан! – рассмеялся Джон. – Похвально, Фани, весьма похвально для тебя. Твой старик и твои сто братишек, небось, ушам бы не поверили, слушая, что, мол, их Фани нынче капитан, и какого дельца! Ты правда можешь гордиться собой. А что до меня – заслуг перед короной у меня сполна. Черт, дорога совсем расплылась! Нам сюда, прочь с основной дороги! Если по карте смотреть, то длиннее, но верь не верь, – говорил Джон, – старик Норрейс бывал в этом городе, знает эти места. Тут дороги еще куда ни шло.
– Ты уверен? – хмуро спрашивал Дрейк. – Уже льет как из ведра, того гляди, грянет сильнее. Не самое славное времечко, чтобы хитрить.
– Ах ты, мнительный пройдоха! – оскорбился Норрейс. – Да я эту дорогу знал, как свои пять пальцев, пока ты, голодранец, чаек отгонял от хозяйского товара! Будет он еще сомневаться!
– Черт с тобой, – отмахнулся Дрейк. – Давай уже какой-нибудь дорогой ехать!
Моросящие дожди, точно услышав страшное предсказание, и впрямь осмелели и решили обрушиться плотной стеной на путников. Канавы быстро переполнились, и дороги размылись, и даже скверный городок оказался настоящим спасением для Джона Норрейса и Френсиса Дрейка. Когда они переступили порог гостевого дома, горячий воздух дыхнул им в лицо. Дождь давно сплотил постояльцев, да и простых бродяг под своей крышей, и появление новых гостей осталось попросту незамеченным. Запах гари мешался с общим шумом, поднимающимся по большей части от одного стола, где играли в карты.
Френсис премного оживился, увидев, как это скверное с виду заведеньице пышет веселым пьяным смехом, как вдруг раздался резкий выстрел. Пуля влетела в балку в нескольких шагах от вошедших – щепки отлетели и попали в глаз Норрейса. Хоть Джон ворчал и злостно проклинал все вокруг, даже Дрейка, который попросту стоял рядом в момент неприятной случайности, Норрейс отделался малым. Глаза обильно слезились от душного горячего воздуха и пышного дыхания гари, доносящегося от большой печи, от которой размазывались следы золы. И пока Джон мучился, а Дрейк смотрел на своего друга настолько сочувствующим взглядом, на какой был способен – а способен он был не то чтобы на особо многое, – долговязый пройдоха в холщовой рубахе, залитой тут и там пятнами жира, радостно кричал, размахивая чем-то в руке.
– Ровно! Ровно посередке! – кричал он ртом, в котором недоставало многих зубов, что и слышалось в его присвисте, возникающем при разговоре.
Френсис отвлекся от Норрейса и от его обильно слезящихся глаз, которые толстяк продолжал нещадно растирать кулаком.
– Ты глянь, как ровно! – продолжалось пьяное ликование.
Дрейк проследил за этим беззубым пьянчужкой, который кинул то самое знамя, которым так радостно размахивал, на стол картежников. Сидящие за столом обернулись и согласно наблюдали за происходящим, лишь один юноша стоял, опершись одной ногой о бочку, которую использовал как стул. Дрейк сумел разглядеть сквозь устало сгорбленные спины трофей, а именно: карту бубнового туза, простреленного четко посередине. Единое и согласное поднятие жестяных кружек с пенящимся пивом быстро выдало и стрелка – тот самый юноша, который все еще стоял во главе стола и, отдав пистолет сидящему по правую руку, с широкой самодовольной улыбкой принимал оказанные ему почести.
Все нутро Френсиса оживилось при виде этого скудного заведеньица, в котором, очевидно, велась игра, и не одна, а правила придумывались на ходу, и этот выстрел, который встретил поздних гостей, был как раз очередным условием. Усталость как рукой сняло, в то время как Джон нисколько не разделял этого воодушевления.
Так они разошлись – Норрейс поднялся по кривенькой лестнице, скрипа которой не было слышно из-за шума, наверх. Френсис с большим воодушевлением выложил деньги на кон и сел за стол. Его добрая привычка не носить ни парадного мундира, ни каких бы то ни было знаков отличия королевского флота сейчас пришлась кстати.
– Ну раздавай, дружок, – приказал он, махнув молодому чернобровому парнишке, который тасовал сальную, потрепанную колоду карт.
И вечер, еще час назад казавшийся невыносимым из-за непогоды, преображался с каждой пинтой теплого горького пива. Френсис, или старина Фанни, как он представился за столом, предвкушал добрую игру.
– Я Джонни, старина, – представился парнишка, который, очевидно, здесь заправлял если не всем, то карточной игрой точно.
– Как удобно, – пробормотал себе под нос Дрейк, и последние слова утонули в пинте пива, которую он лихо выпил.
Джонни был приятным малым, очевидно, большим любимцем в этом местечке. Именно он вел все расчеты на грубом куске кожи низкого качества. Сероватая и истертая, она вяло вбирала в себя чернила, когда Джонни водил простенькой деревянной тросточкой. Помимо того, он развлекал гостей игрой и фокусами, ловко вращая карты в руках в перерывах меж игрой. К слову, саму игру он тоже вел ловко, даже, можно было бы сказать, безупречно, не приглядывайся Френсис к каждому жесту. Джонни не делал грубых ошибок, чтобы вот так схватить его за руку. К тому же Джонни выигрывал, даже когда раздавали другие игроки, в том числе и сам Френсис. Многих такой оборот дел расстраивал, и стол постепенно терял игроков, к тому же давно перевалило за полночь. Кому хватало сил – побрели по углам на своих двоих, а кто-то попадал прямо тут, пристроившись поближе к большому камину.
За столом оставалось всего четверо игроков, и те клевали носами.
– Эх, кажись, я тут надолго, если хочу отыграться! – усмехнулся Френсис и подозвал конопатого мальчонку на побегушках.
Дрейк дал короткие указания мальчику, и тот согласно закивал и побежал наверх.
– Что-то не так, старина Фанни? – спросил Джонни, слегка покусывая деревянную тросточку, которую использовал для письма.
– Еще есть на что играть, так что да, дружок, все славно! – потерев руки, ответил Френсис.
Это был не первый и не последний пройдоха, мухлюющий в картишки, и Френсис таких знал в лицо. С каждым коном, с каждым упущенным шансом настроение Дрейка переменялось, веселье утихало, а на смену ему приходила неясная тоска. То ли безнаказанность
