Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
У него уже вошло в привычку оставлять все дела на сэра Томаса (а его величество теперь тоже привычно передоверял все дела лорду Рочестеру). Король повел себя так потому, что в глубине души был лентяем и терпеть не мог никаких трудов, кроме литературных, таких, как «Энергичный протест против табака», его последний опус, которым он очень гордился. Единственное, ради чего король с охотой предпринимал усилия – ради раздобывания денег. И лорд Рочестер, следуя королевскому примеру, доверял все государственные проблемы своему заместителю, тем более, что он, в отличие от короля, прекрасно сознавал, что заместитель куда более компетентен, чем он сам.
Но сэр Дэвид этого, естественно, не знал, поэтому с удивлением воспринял бегство лорда Рочестера к ее светлости.
На леди Эссекс было розовое платье с высокой талией и пышной юбкой с фижмами и двойными рукавами на бледно-розовой подкладке. Золотоволосую головку покрывала маленькая белоснежная шапочка, украшенная, как и высокий воротник, кружевами. Синие"глаза ее светлости улыбались лорду Рочестеру – если бы сэр Дэвид мог разглядеть и эту улыбку, он бы удивился еще больше.
Новоиспеченный лорд с приличествующей скромностью принял ее поздравления, а затем заговорил о сэре Дэвиде Вуде, о его поездке в Испанию, о его достоинствах, о том, как тот хорошо знает дело. Она слушала его, затем со смехом прервала:
– По-моему, для вашей светлости стало привычным развлекать меня разговорами о посторонних.
Он припомнил их последнюю встречу в Ричмонд-парке, слова, которыми они обменивались на банкете в честь посла Испании, и тоже рассмеялся:
– Надеюсь, это не вошло у меня в привычку, но признаю, что до сих пор было моей ошибкой.
– И моей.
– Почему же вашей?
Она на мгновение помедлила, затем решилась:
– Я бы предпочла, чтобы вы говорили о себе.
– О себе? – Он взглянул на нее с недоумением, но она смотрела в сторону, и спокойное выражение ее лица ничего ему не подсказало.
– Потому что этот предмет вы знаете лучше всего, – произнесла она, как бы объясняя свое желание;
– Наверное… Но стоит ли? – Он засмеялся. – Говоря о себе, люди редко осмеливаются быть правдивыми.
– Ах, если человек, говоря о себе, не смеет быть правдивым, то как же узнать о нем правду? Ведь не от его врагов – они из ненависти станут говорить только плохое; и не от друзей – из любви они будут превозносить. Как познать истину?
– Это вообще невозможно, – ответил он. – Правда – самое неуловимое, что есть на свете. Сэр Фрэнсис Бэкон[35] уже задал устами своего Пилата вопрос: «Что есть правда?» И сэр Фрэнсис, наверное, единственный, кто мог бы ответить на этот вопрос, ибо задал его сам.
– В голосе вашем звучит печаль. Почему?
– Я просто стараюсь быть честным.
– Честность – второе имя правды. Почему же вы тогда говорите, что она неуловима?
Он снова рассмеялся:
– Мне трудно состязаться с вами в речах, вы бьете меня моим же оружием. Прошу пощады!
– Вы можете смело рассчитывать и на пощаду, и на многое другое, – сказала она, и в голосе ее зазвучала предательская нотка нежности.
Его светлость с удивлением взглянул на нее и, возможно, впервые заметил, как она молода и хороша собою.
– «На многое другое»? – повторил он. – Но о чем большем смел бы я вас просить?
– Разве я могу знать до того, как вы попросите? Я не обладаю даром прорицательницы.
– Неужели? – Он продолжал смотреть на нее, и в глазах его появлялся какой-то новый блеск. Очень нежно и медленно он добавил: – Разве на свете есть дар, которого вы лишены?
– О, их множество, уверяю вас.
– Пусть каких-то даров вы и лишены, но, клянусь, не тех, что делают вас желанной.
Внешне она оставалась спокойной, но почувствовала, как часто забилось сердце.
– Вот теперь я слышу речи придворного кавалера, который и не пытается угнаться за правдой, ибо она ему не нужна.
Она по-женски поддразнивала его, а в этом искусстве учителя не нужны. Однако внимание его светлости было отвлечено яркими золотыми бликами, видными в просвете лавровых кустов. По реке плыла украшенная королевским штандартом позолоченная лодка с двенадцатью гребцами. Лодка причалила к ступеням, и на берег сошла пестро разодетая группа джентльменов – лорд Рочестер точно определил их своим вопросом:
– Что за стрекозы летят на нас с реки?
От группы отделилась гибкая фигура принца Уэльского – он прямиком направился к леди Эссекс.
Принц заметил ее спутника и не изменил направления, однако веселость исчезла с его юного лица, а походка утратила живость.
Он замер перед ней в поклоне, она, в глубине души желая, чтобы он очутился на дне речном, ответила глубоким реверансом. Милорд, стоявший с обнаженной головой и также раздосадованный тем, что столь милую беседу прервали, церемонно поклонился – между ним и принцем был восстановлен мир, правда, лишь внешний: таково было требование короля, поскольку им обоим одновременно пожаловали орден Подвязки.
Принц понял, что его жалобы привели лишь к очередному возвышению фаворита, и предпочел хранить дипломатическое спокойствие.
Они обменялись приветствиями, и его высочество, холодно глядя в лицо его светлости, объявил:
– Вы свободны, милорд.
И слова, и взгляд больно уязвили его светлость, но неповиновение было немыслимо, и он вновь поклонился.
– Ваше высочество очень любезны, – пробормотал он не без сарказма и уже было повернулся, как заметил, что тонкие пальчики леди удерживают его за рукав. Ее светлость также была оскорблена словами принца, даже сильнее, чем его светлость. И, насколько это было в ее силах, попыталась смягчить удар.
– Мы уже собирались вернуться к его светлости. – Она имела в виду дядю. – Он на террасе и будет счастлив узнать, что его высочество почтил его визитом.
– Нет, нет, – ответил принц. – Не стоит пока тревожить его светлость.
Она улыбнулась:
– Но он мне никогда не простит, если я не препровожу к нему ваше высочество. – И, повернувшись на каблуках, пошла вперед.
Предположение, что принц прибыл с визитом к дяде, было вполне приличным и разумным – потому что она сама была здесь не более чем гостьей, и визит к ней был бы для принца абсолютно неоправданным.
Его высочество, проклиная свою нерешительность, пообещал себе, что при первом же удобном случае даст понять, что ездит к Нортгемптону только из-за нее, и он понуро поплелся вслед за ее светлостью. Лорд Рочестер шел рядом, процессию замыкала свита.
Доставив принца к дяде, миледи попросила дозволения покинуть их под предлогом, что ее ждет мать, и удалилась, несколько обеспокоенная.
