Иван Дроздов - Покоренный "атаман"
В тот же день Андрей позвонил ей снова и был вознагражден продолжительной веселой беседой. Видно, Маша в этот вечер отлично сыграла роль и была в ударе.
А может, совесть заговорила: догадалась ведь, наверное, кто назвал себя Перевощиковым. Так или иначе, но на этот раз Маша щебетала без умолку.
Образ бедного вздыхающего Перевощикова ей пришелся по душе, и она потом не однажды его вспоминала. «Ну, а как там Перевощиков?..» И смеялась. Смеялась так, как только она одна умела смеяться. Но о встрече по–прежнему не хотела слышать. Как–то сказала Андрею: «Приходите в театр, я познакомлю вас с одной скучающей артисткой…» Андрей не сразу нашелся, что ответить. Предложение больно задело его. И он в запальчивости наговорил много нелепостей, так что теперь стыдно было вспоминать.
Из ванной вышел мокрый, разморенный Каиров.
— Ух, хорошо, Андрей!.. Ты не возражаешь, если я тебя буду называть по имени?.. Свои люди. Ты баньку–то не хочешь принять? А то валяй — красота!.. Уф, нажарился. Люблю горячую ванночку, так чтоб кожа трещала. Благодать!..
В синих пижамных брюках, в белой майке, с полотенцем через плечо, Борис Ильич выглядел старым толстяком, любителем поесть, попить и поболтать вволю. И не было в нем той институтской важности, того величия, которые, как казалось Андрею, всегда изображались на его лице, сквозили в жестах, словах, в манере обращаться к людям, отвечать на вопросы. Нездоровая полнота его скрывалась тканью дорогих костюмов, землисто–серое, неспокойное лицо пряталось в тени огромных роговых очков. Самарин впервые увидел натуральные глаза Каирова: серые, слезящиеся, почти без ресниц. Он походил на человека, которому все надоело, все неинтересно — он только и думает о том, как бы ему скрыться в укромное место.
Впрочем, сегодня Борис Ильич особенный. В кармане у него — письмо академика Терпиморева, в желтом портфеле, закрытом на два потайных замка, — рукопись новой книги. Она состоит из технических описаний узлов и механизмов самаринской электронно–вычислительной машины. Правда, делал эти описания сам изобретатель, но был тут и труд Каирова. По заданию Бориса Ильича и под его руководством Леон Папиашвили два месяца обогащал рукопись, делал литературное обрамление, словом, труд общий, есть и его доля. Заранее видел удивление друзей — московских, степнянских и всех тех, что рассеяны по белому свету, но знают Каирова, иногда прибегают к его помощи, в другой раз просто дают о себе знать — Борис Ильич представляет, как они изумятся, увидев новую книгу за его подписью. «Голова же, этот Каиров…» Пусть говорят. Чем больше говорят, тем лучше. Безвестность страшна для ученого. И для каждого, кто подвизается в науке и искусстве. Пусть вокруг имени твоего идет шум, и тогда те, кто ничего не понимает, скажут: «Видать, он крупная птица, коль о нем так много говорят».
Отец Каирова всю жизнь работал часовым мастером. Сидел в стеклянной будке в универмаге. В семье было много детей, и он всех выучил, всех наставил на правильный путь. Старшему сыну Борису говорил: «Иди, Боря, в науку, медицину или искусство. Забудь слова «не знаю», «не могу». Ты все можешь, все знаешь. Поверь в это сам и убеди других. Говори, и тебе поверят. Если же в толпе найдется один умный и поймет тебя — не смущайся. Пусть о тебе говорят и говорят. Слава — сестра денег».
Отец внушал ему это все годы. Кроме Бориса, в семье Каировых было четыре сына, три дочери. Все учились в институтах, университетах. Дочери избрали фармацевтику, младший сын стал искусствоведом, средний философом. Но Борис преуспел больше других.
Правда, сестры заведуют аптеками, они живут в Киеве припеваючи — деньги их любят больше, чем Каирова. Зато Борис Ильич — важная персона. Важнее его нет человека в семье. А ведь и другие преуспели в своем деле. Михаил — философ, кандидат наук, его имя можно встретить в толстых теоретических журналах. Да. Посмотрел бы отец на своих деток!
Самарин включил телевизор. На экране с угла на угол — слово: «Степнянск». Террикон, копер шахты. Вот показался диктор: «С днем шахтера вас, дорогие товарищи!..»
— Борис Ильич! Да сегодня же День шахтера!
— Мы по этому поводу разопьем бутылочку.
Они подсели к телевизору. Диктор объявил:
— Передачу ведет Степнянск. столица шахтерского края. Сегодня у нас в гостях знатные горняки Донбасса, поэты, артисты… Вам их представит хозяйка нашего вечера заслуженная артистка республики Мария Березкина.
«Как?.. Она уже заслуженная?..» — подумал Самарин.
Он не видел, как нервно повел плечом Каиров и кинул косой взгляд на Андрея — нет, Самарин спокоен. «Мои подозрения напрасны, — подумал Каиров. — Да, напрасны, иначе он бы не сидел как истукан».
Мария появилась не сразу. За маленькими низкими столиками сидели незнакомые люди, кто–то ходил у них за спиной, хлопотал, рассаживал, потом в глубине экрана, среди толкающихся людей, появилась женщина в юбке колокольчиком: точь–в–точь такой, какую Андрей видел на курорте на Маше. Вот она отделилась от группы мужчин, широко улыбаясь, идет на зрителя. Так ведь это она, Мария!.. Андрей слышит ее голос. Она что–то говорит москвичам, представляет шахтеров, артистов… Самарин не разбирает слов, он слышит ее голос и только голос, он видит ее глаза — здесь, на экране, они черны, как уголь. Андрей хотел бы, чтобы Мария говорила и говорила, чтобы никто другой не заслонял от него ее лица, ее открытых плеч, рук… На сцене произошло замешательство. Шахтеры повставали со своих мест и со смехом, шутками стали подвигать рояль к Марии. Вот она облокотилась на сверкающую в огнях черную крышку, приготовилась петь. «Мария поет?..» — подумал Андрей. А в следующую минуту он уже слышал песню:
Возможно, возможно, конечно, возможно,
В любви ничего невозможного нет.
К Марии подошли молодые парни в форме почетных шахтеров, за локоть ее взял пожилой мужчина, по–видимому, артист — они поют теперь вместе, но голос Марии, ее мягкий, душевный голос выделяется среди других. Андрей поворачивается к Каирову, но видит пустой стул. Каирова нет в номере. Самарин рад, что остался один.
«Как хорошо, — думал он, — что она есть, живет на свете, существует… Как я ей благодарен только за одно это…»
Не знает Андрей, сколько была Мария на экране. Вот она уже говорит: «До свидания». И уходит со сцены. Ее место занимает ансамбль «Чайка» — девчата в белых платьях. Андрей встает и направляется к письменному столу.
«Здравствуйте, Мария Павловна!
У вас в Степнянске теперь, наверное, светит солнце, по городу ходят красивые люди. Иногда они поднимаются на небо и ходят по облакам. А на сценах играют пьесы, которые начинаются песней: «Возможно, возможно, конечно, возможно…» В Москве же идут дожди и никто не ходит по облакам. Здесь все лежат на диванах, их можно даже потрогать.
