Джон Рэтклиф - Роковой бриллиант дома Романовых
Нет! Они больше не хотят воевать! Я только что был на фронте. Они бунтуют. Они отравлены большевицкой пропагандой…
Ленин! Я вижу его, я ясно вижу его перед собой… Вот… на том перекрестке стоит он… в сером пиджаке… с раскосыми глазами… сын калмычки… Вот он стоит… И все слушают… тысячи… миллионы… Здесь, в Петрограде, над которым проносится буря… Даже само небо выплевывает кровь… Скоро его будут слушать миллионы, затаив дыхание… Что говорит этот антихрист? Этот человек в сером пиджаке? Берите то, что ваше! Богатство есть кража! Кража, совершенная у вас, у бедных! Погоны — символ угнетения! Долой их! Бросьте ваших угнетателей в Неву! Нелепейшие фразы, уголовная логика! «Грабь награбленное!» Но это-то и необходимо толпе… Уголовная логика взрывает их преступные наклонности, как искра пороховой погреб, и все они возле Ленина».
Снова появляется офицер.
Один полк за другим переходит к большевикам!
Керенский завертелся волчком:
— Кто командует обороной Зимнего дворца?
— Никакого командующего нет! В залах теснятся министры! Приближается хаос!
Керенский дико озирается на окружающее его холодное великолепие. Русские цари безжизненно, с ледяным и жестоким выражением смотрят со своих портретов на человека, взявшего на себя смелость разыгрывать роль царя. Не имея ни силы, ни права на наследство!
Не Наполеон! Не Наполеон! — насмехаются зеркала, в которых отражается лицо бледного адвокатишки.
— Тогда я — я возьму на себя командование!
— Войска! Войска! У нас нет войск… — стонет офицер.
Вдруг снизу раздается топот. Мерным шагом идет батальон. Дисциплина и верность слышатся в каждом шагу.
— Мы готовы на смерть! — написано на молодых лицах, выстраивающихся и выравнивающихся внизу, как на маневрах. Среди людей, рассыпанных по всем роскошным залам Зимнего дворца, проносится вздох облегчения.
— Воспитанники офицерских школ — юнкера!
Молодежь сохранила верность. Молодежь верит обманчивым обещаниям Керенского. Молодежь верит!
А женщины!
Вы видите их? Смотрите! Смотрите! Еще Керенский не погиб!
Если им удастся продержаться и Краснов тем временем возьмет штурмом проклятые баррикады, то все еще может обернуться хорошо!
Слава вам, амазонки!
Женский батальон смерти занял позицию.
XIII
На площади Зимнего дворца, отдавая приказы, стоял Борис Яковлев.
Как будто большевики только и ждали министра, чтобы несчастные юноши и девушки собрались в Зимнем дворце: неожиданно раздался приказ перейти в наступление. Солдаты, занимавшие улицы, быстро уходили или же присоединялись к красным войскам.
Юнкера ответили лихой контратакой на наступление, и сильный огонь отбросил большевиков; женский батальон в это время разворачивался с таким спокойствием, как будто он находился на учении. Командирши еще не было. Но кроме нее не хватало только очень немногих. Большинство женщин были интеллигентные девушки, дочери врачей, профессоров и высших чиновников. Они поклялись защищать временное правительство и спасти родину в тот момент, когда мужчины откажутся ему служить.
И они отказались! Судьба родины находилась в руках мальчиков и женщин. В тот момент, когда пули уже начали залетать на площадь, где выстраивался женский батальон, знаменосица спокойно стала впереди батальона. Это была дочь адмирала Скрыдлова, девушка редкой красоты.
Послышались крики приветствия. По рядам защитниц России прошло движение, которое передалось вплоть до холодных зал, где в страхе теснились беглецы и дезертиры, министры и высшие чиновники.
Прибыла командирша батальона.
В то время, как молодые героини стояли в солдатской форме, в гимнастерках, опоясанные патронташами, прекрасная командирша последнего легиона верности появилась в одежде юности и смерти — в белом подвенечном платье любви. Александра пришла принять команду над своими храбрыми подругами.
Приветствуемая криками радости и бесконечным ура, бледная девушка стала во главе своих амазонок. Ее подвенечное платье опоясано патронташами. Вместо венка у нее на голове фуражка ее полка. И вместо цветов, разбрасываемых по дороге к счастью, перед ней путь, полный крови и несчастья…
В комнату, где наспех назначенный военный комендант Зимнего дворца отдавал приказы растерянным и потерявшим всякую дисциплину людям, влетает офицер:
— Маршевая рота женского батальона смерти выступает в бой!
И дальше с быстротой молнии это известие доходит до Керенского:
— Маршевая рота женского батальона смерти выступает в бой!
Бледный диктатор поднимается. Резким движением он поднимает фуражку с пола и нахлобучивает ее на голову.
— Тогда еще не все потеряно!
Он бросается по коридорам. Встречает солдат в забрызганных грязью сапогах, которые топают по паркетным полам, не зная, куда им нужно и чего им нужно. Они больше не желают воевать. Да, их сюда послали, но царь уже прогнан, с войною и смертным страхом покончено. Они, наконец, хотят покоя. Перед окнами густыми клубами стелется туман. В залах собираются зажечь свет, но электричество не функционирует. Мимо Керенского спешат люди, принимающие и отдающие приказы. Никто не знает, кому они предназначены, никто не знает, для чего они издаются. Дворцовые служащие, до недавнего времени последние гордые обитатели этих великолепных помещений, испуганно съежившись, прячутся в нишах и коридорах. Они утомлены, беспомощны, у них серые лица, и с тревогой они смотрят на диктатора, который шествует через хаос, в то время, как внизу юнкера ожесточенно борются с большевиками и женский ударный батальон выступает в бой.
Грязь, изодранные кресла, разбитые ставни, сорванные дорогие обои. А министры! Молча и с мольбой в глазах смотрят в лицо Керенского, ища в нем хоть малейшую надежду!
Мимо пробегает комендант. Керенский собирается остановить его, но никто больше не слушает его. Где-то взбунтовавшиеся солдаты громят дворцовую кухню. Они голодны.
— Почему вы так долго разрешали безнаказанно хозяйничать Ленину? — с упреком спрашивает Керенского один из офицеров.
— Да, да. Благодаря вашей снисходительности, мы все теперь погибаем. Вы позволили ему безнаказанно укрепиться в чужом доме вместе со своим красным штабом как раз напротив Петропавловской крепости. Вы терпели его пропаганду!
Трах! Трах!
— О, Господи! — кричит рядом с Керенским чей-то голос: — Они подвозят все новые и новые пулеметы!
— Все потеряно! — беззвучно говорит кто-то. — Потеряно, — дрожью отдается в душе диктатора. Но он остается спокоен.
— Но позвольте, полковник, что я должен был делать? Мы же не были царскими слугами, мы доверяли народу!
