Бен Кейн - Дорога в Рим
Клеопатра склонила голову.
— Мне необходимы сведения, и я должна их получить. Мне известно, что здесь хранятся нужные книги.
Красивый низкий голос звучал певуче и соблазнительно, однако слова, без сомнения, таили угрозу.
На лбу Аристофана выступил холодный пот.
— Каких сведений ищет моя госпожа? — спросил он.
Клеопатра ответила не сразу, и Тарквиний не упустил случая украдкой метнуть на нее взгляд. При виде ее плоского живота гаруспика словно ударило молнией. Царица ждет ребенка! Он толком не знал, чему больше поразился — самому открытию или тому, что его пророческий дар вернулся так внезапно. Стало быть, Клеопатра собирается родить Цезарю дитя. Гаруспик взглянул еще раз. Сына. У того, кто одержим мыслью сделаться единоличным правителем Рима, будет наследник. И Клеопатра пришла в библиотеку узнать будущее — свое и сына. Тарквиний тут же вспомнил о Ромуле. Не эту ли опасность он чуял?
Клеопатра не спешила откровенничать.
— Не так уж много мне нужно, — мягко протянула она. — Всего лишь расположение звезд примерно на год. И перспективы для каждого знака зодиака.
— Великая царица, — ошеломленно выдохнул Аристофан. — Моих знаний для этого недостаточно.
Клеопатра улыбнулась.
— Лишь найди нужные свитки. Толкования дадут мои мудрецы. — Она указала на придворных, стоящих за спиной. У тех разом вытянулись лица.
Аристофан облегченно сглотнул — так, что услышал даже гаруспик.
— Конечно, великая госпожа. Соблаговоли последовать за мной. — И грек дрожащей рукой указал на коридор за спиной Тарквиния.
Тот от неожиданности замер. Теперь главное — оставаться спокойным: любой нечаянный жест или шаг привлечет ненужное внимание.
— Веди, — приказала Клеопатра Аристофану.
Египетские стражники, перестроившись в пятерки, обступили царицу с четырех сторон. Вздернув копья, две пятерки двинулись за семенящим впереди Аристофаном, следом шла Клеопатра и потные от волнения мудрецы, позади них вышагивали еще две пятерки египтян. Такой колонной они и ступили в коридор, где застыл как статуя Тарквиний. Обдав его запахом пота и кожаных доспехов, воины прошли мимо, лишь небрежно скользнув по нему взглядом — мало ли тут болтается ученых-оборванцев.
Тарквиний, хоть и склонивший голову при приближении Клеопатры, старался ничего не пропустить. От царицы исходило ощущение счастья, беременностью она явно гордилась. Еще бы — заполучить самого Юлия Цезаря! Тарквиний не удивлялся: правящая египетская династия, изрядно растерявшая былое могущество, много лет зависела от римского войска. Добившись любви Цезаря, а теперь и зачав от него ребенка, Клеопатра стремилась оставить за собой престол и если учесть, что ее брата-подростка Птолемея убили в недавней войне, а сестру Арсиною держали затворницей, то соперников у нее не было.
Впрочем, окутывающая ее энергия отзывалась и чем-то еще. Тарквиний, закрыв глаза, попытался проникнуть за завесу — и даже покачнулся от удивления. Клеопатра проведет в Риме несколько лет, но не будет править вместе с Цезарем. Их сын умрет ребенком… погибнет… будет убит по приказу худощавого молодого аристократа, незнакомого Тарквинию. Почему? Гаруспик четко видел, что аристократ любит Цезаря — и все же велит умертвить его сына. Значит, Ромула он тоже любить не будет. Вся история вертится вокруг Рима, пронеслось в голове Тарквиния. Может, вернуться?
— Ты! — окликнул его кто-то из легионеров. Смуглый ветеран с густой щетиной на подбородке оглядывал его потрепанную одежду. — Что ты тут делаешь?
Гаруспик запоздало осознал, что в задумчивости бормотал вслух.
— Изучаю древнюю ассирийскую цивилизацию, господин, — подобострастно ответил он, предъявляя в доказательство свиток.
Легионер сощурил глаза.
Сердце Тарквиния замерло — углубившись в мысли о Ромуле, он растерялся при властном окрике и вместо греческого языка ответил на латыни. Преступлением это не считалось, но для библиотечного ученого-грека (а библиотеку посещали почти одни греки) слышать такое было непривычным. Легионер это тоже знал.
— Ты италиец? — требовательно спросил он, шагнув вперед и опустив пилум так, что пирамидальный наконечник теперь смотрел прямо в грудь Тарквиния. — Отвечай!
Гаруспик не собирался объяснять, кто он такой и почему не в армии.
— Я из Греции, — солгал он. — Жил несколько лет в Италии, учительствовал. Латинский язык мне как родной.
— Учитель, говоришь? — хитро прищурился легионер и ткнул кончиком пилума в левую щеку Тарквиния — вдавленную, покрытую шрамами. — А раны откуда?
— На город, где я жил, напали киликийские пираты, — лихорадочно соображая, на ходу начал сочинять гаруспик. — Меня избили и продали рабом на Родос. Потом я сбежал и добрался до Александрии. Переписываю здесь книги, зарабатываю на жизнь.
Ветеран припомнил рассказы отца: пока Помпей двадцать лет назад не разбил киликийцев, их кровожадные орды были проклятием для всего Средиземноморья — однажды они даже осадили римский порт Остию и перекрыли доставку зерна в столицу. Этот жалкий оборванец был тогда молод, вполне мог попасть в переплет.
По коридору разнесся голос Клеопатры — судя по всему, Аристофану удалось найти нужные ей тексты. Легионер отвернулся, и Тарквиний облегченно вздохнул.
Царица, окруженная стражей, появилась в коридоре, щеки ее пылали от волнения. За нею спешил Аристофан, по горло нагруженный пыльными свитками, позади тянулись ученые мужи с испуганными лицами: теперь, когда свитки нашлись, царица будет добиваться от мудрецов истины.
Аристофан светился торжеством. При виде Тарквиния его лицо еще больше просияло.
— Этруск, дружище! Угадай, что я отыскал! — крикнул он на латыни. — Тот текст из Ниневии, что ты отчаялся найти!
Тарквиний медленно скосил взгляд на смуглого легионера — слов библиотекаря тот явно не пропустил.
— Этруск? — рявкнул он, подскакивая к гаруспику. — Лжец и дрянь! Может, ты еще шпионишь на республиканцев?
Аристофан осознал содеянное слишком поздно. Удивленно раскрыв рот, он глядел вслед Тарквинию, который уже бросил свиток и теперь несся к выходу.
— Шпион! — заорал легионер. — Шпион!
Тарквиний бежал так, будто за ним гнался Цербер и все демоны Гадеса, однако легионеры, хоть и отягощенные доспехами, были моложе и проворнее. Пока что они оставались позади, но надежда добраться до выхода, а уж тем более выскочить на улицу таяла на глазах. Несясь через парк, где на него изумленно оборачивались рабы-садовники, гаруспик проклинал собственную рассеянность, из-за которой заговорил на латыни. Его захлестывал ужас. Если догонят — попытка выдать себя за писца не выдержит простейшей проверки, его неминуемо примут за шпиона.
