Бернард Корнуэлл - Смерть королей

Пол был бледным от помета летучих мышей, а моя кожа запачкана моей же блевотиной. Эльфадель, сгорбленная и мрачная в своем черном плаще, склонилась над моей кольчугой, двумя мечами, шлемом, молотом Тора и одеждой.

— Ты проснулся, Утред Беббанбургский, — произнесла она. Она рылась в моих вещах. — И ты думаешь, — продолжила она, — что меня можно было бы легко убить.

— Я думаю, что легко убил бы тебя, женщина, — сказал я. Мой голос был хриплым. Я потянул за кожаные ремешки, но лишь поранил свои запястья.

— Я умею завязывать узлы, Утред Беббанбургский, — сказала она. Она подняла молот Тора и повертела им, держа за кожаный шнурок.

— Дешевый амулет для такого доблестного лорда, — хихикнула она. Она была сгорбленной и отвратительной. Она вытащила Вздох Змея из ножен своей похожей на когтистую лапу рукой и поднесла клинок ко мне.

— Мне следует убить тебя, Утред Беббанбургский, — сказала она. У нее едва хватило сил, чтобы поднять тяжелый клинок, который она опустила на мое согнутое колено.

— Почему же не убиваешь? — спросил я.

Она посмотрела на меня, прищурив глаз.

— Теперь ты поумнел? — спросила она. Я ничего не ответил. — Ты пришел за мудростью, — продолжала она, — ты нашел ее?

Где-то далеко прокричал петух. Я снова дернул за ремешки и опять не смог ослабить их.

— Перережь ремни, — попросил я.

Она рассмеялась.

— Я не так глупа, Утред Беббанбургский.

— Ты не убила меня, — сказал я, — и это, наверное, глупо.

— Верно, — согласилась она. Она переместила меч вперед, так, чтобы его острие коснулось моей груди. — Ты обрел мудрость этой ночью, Утред? — спросила она, затем улыбнулась, показав гнилые зубы.

— Ночью удовольствий?

Я попытался отбросить меч, повернувшись на бок, но она по-прежнему касалась клинком моей кожи, из-под острия текла кровь. Она потешалась.

Теперь я лежал на боку, а она переместила лезвие на моё бедро.

— Ты стонал в темноте, Утред. Ты стонал от удовольствия или ты уже забыл?

Я вспомнил девушку, которая приходила ко мне ночью. Смуглая девушка с черными волосами, стройная и красивая, гибкая, как ивовая лоза. Девушка, которая улыбалась, когда сидела на мне верхом, ее легкие руки касались моего лица и груди, она откидывалась назад, когда я ласкал ее груди.

Я вспомнил, как ее бедра прижимались к моим, прикосновение ее пальцев к моим щекам.

— Я помню сон, — хмуро сказал я.

Эльфадель, покачиваясь на пятках, непристойно напомнила, что делала смуглая девушка ночью. Меч проскользил плоской стороной по моему тазу.

— Это был не сон, — сказала она, насмехаясь надо мной.

В тот момент я хотел ее убить, о чем она знала, и это знание смешило ее.

— Многие пытались убить меня, — сказала она.

— Однажды за мной пришли священники. Их было около двадцати, ведомых старым аббатом с пылающим факелом в руках. Они молились вслух, называя меня язычницей и ведьмой. Их кости до сих пор гниют в долине.

Видишь ли, у меня есть сыновья. Это хорошо, когда у матери есть сыновья, потому что нет большей любви, чем любовь матери к своим сыновьям. А ты, Утред Беббанбургский, помнишь эту любовь?

— Еще один сон, — ответил я.

— Не сон, — сказала Эльфадель, и я вспомнил, как моя мать убаюкивала меня ночами, качала меня, кормила грудью, вспомнил радость этих моментов и тоску, когда я осознал, что это всего лишь сны, ведь моя мать умерла, дав жизнь мне, и я никогда ее не знал.

Элфадель улыбнулась.

— С этого момента, Утред Беббанбургский, — сказала она, — я буду считать тебя своим сыном.

Я еще сильнее захотел убить ее, и она поняла это и издевательски засмеялась надо мной.

— Прошлой ночью, — сказала она, — богиня приходила к тебе. Она показала тебе всю твою жизнь, все твое будущее и весь мир людей, и что случится с ним. Неужели ты уже забыл все это?

— Приходила богиня? — переспросил я. И вспомнил, еще продолжая говорить, вспомнил печаль, когда мать покинула меня, вспомнил скачущую на мне смуглую девушку, вспомнил опьянение и тошноту, вспомнил сон, в котором я пролетел над миром, ветры несли меня по воздуху так же, как волны в море несут корабль с длинным корпусом, но никакой богини я не помнил. — Что за богиня? — спросил я.

— Эрция, конечно же, — ответила она так, будто вопрос был глупым. — Знаешь про нее? Она тебя знает.

Эрция была одной из древних богинь, почитавшихся в Британии, когда наш народ пришел из-за моря. Я знал, что ей все еще поклонялись в глубинке, земле-матери, дарительнице жизни, богине.

— Я знаю про нее, — сказал я.

— Ты знаешь о существовании богов, — сказала Эльфадель, — в этом ты не так глуп. Христиане считают, что на всех людей только один бог, как такое может быть? Разве может один пастырь защитить каждого агнца по всему миру?

— Старый аббат пытался убить тебя? — спросил я. Я перевернулся на правый бок, чтобы мои связанные руки не были ей видны, и тер кожаные ремни о край камня, надеясь разорвать их.

Я мог совершать только очень маленькие, незаметные для нее движения, и мне нужно было, чтобы она продолжала говорить.

— Старый аббат пытался тебя убить? — снова спросил я. — И теперь монахи тебя защищают?

— Новый аббат — не дурак, — отвечала она. — Он знает, что ярл Кнут сдерет с него кожу живьем, если он меня тронет. Поэтому он мне служит.

— А он не против, что ты не христианка?

— Он любит деньги, которые приносит ему Эрция, — фыркнула она, — и он знает, что Эрция живет в этой пещере и защищает меня. И сейчас Эрция ждет твоего ответа. Ты стал мудрее?

Я опять ничего не ответил, озадаченный вопросом, и это злило ее.

— Я что, невнятно говорю? — прошипела она. — В твои уши что, проникла тупость и заполнила мозг гноем?

— Я ничего не помню, — мои слова прозвучали неискренне.

Это рассмешило ее. Она скрючилась, присев на корточки, и стала покатываться вперед-назад, но меч все еще упирался в мое бедро.

— Семь королей умрут, Утред Беббанбургский, семь королей и женщины, которых ты любишь.

Это твоя судьба. И сын Альфреда не будет править, и Уэссекс умрет, и сакс уничтожит то, что любит, а датчане получат все, и все изменится и останется прежним, как это было всегда и всегда будет. Ну, теперь ты видишь, что стал мудрее.

— Какой сакс? — спросил я. Я продолжал тереть путы о камень, но они не ослабевали.

— Сакс — это король, который уничтожит то, чем правит. Эрция все знает, Эрция все видит.

Шарканье ног со стороны входа на мгновение вселило в меня надежду, но вместо моих людей во мрак пещеры, пригибаясь, вошли трое монахов.