Виталий Гладкий - Ассасины
Удивленный сверх всякоймеры, волхв по-особому засвистел, и волки убрались, если судить по тому, что ворота отворились, и в них нарисовался Вощата собственной персоной с длинной клюкой в руках. Она была неказистой с виду, но тяжелой, а уж как дед умел управляться с любой палкой, Вилк хорошо знал.
Но и это еще было не все: клюка исполняла роль ножен для меча с узким, но очень прочным лезвием. Такие мечи кузнецы русов не ковали. Вощата говорил, что этот меч – трофей.
Он снял его с убитого дана. Но Вилк видел мечи данов, и они совсем не были похожими на этот. Так что с этим оружием была связана какая-то тайна, но дед был очень скрытен и про свою прошлуюжизнь ничего внуку не рассказывал. До Вилка доходили слухи, что Вощата по молодости бывал в дальних краях, но это не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Еще совсем недавно дружины русов каждый год выходили на своих лодьях из Алатырского моря в океан, где воевали прибрежные селения франков, англов, свеев и готов и возвращались домой с богатой добычей.
– Зачем внука забрал?! – сразу, без обиняков, насел Вощата на Морава.
– Как ты посмел войти в святилище?! – загремел разъяренный волхв. – Ты!..
– Да ладно тебе… Разбушевался, как Посвист[50]! – Дед Вощата, как показалось Ярилке, даже ростом стал выше.
Он стоял напротив Морава, как скала, с дерзким выражением на изрытом морщинами лице. Таким Ярилко еще не видел деда. Похоже, Вощата готов был защищать внука с оружием в руках, невзирая на то что перед ним волхв.
Наверное, Морав понял, что добром их встреча не закончится. Он покосился на ошеломленного Вилка и довольно миролюбиво сказал, обращаясь к Вощате:
– Негоже уважаемым людям беседовать в таком тоне возле крады Рода. Войдем в избу… – Он изобразил приглашающий жест.
Вощата одобряюще кивнул Ярилке и прошел внутрь жилища волхва. Парень тенью бросился к избе и прислонился ухом к двери. Его сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот выскочит из груди.
– Верни внука, Морав… – Голос Вощаты был низким, угрожающим. – Найди себе другого ученика. Мальчиков в селении хватает. Не отбирай у меня последнюю радость в этой жизни.
– Я бы мог просто вышвырнуть тебя из святилища… – «Как бы не так! – подумал Ярилко. – Еще неизвестно, кто кого вышвырнул бы». – Я не обязан отчитываться перед тобой, почему так поступил. Но твои седины требуют уважения, и я отвечу. Так решили боги, Вощата. И их воле противиться мы не можем.
– Боги! – фыркнул дед. – Их решения почему-то совпадают с желаниями вождя племени и его присных. Будто я не понимаю, что это Рогволда затея – убрать Ярилку из гридней. Куда угодно, только убрать! Так пожелал его сынок, Всегорд. Одно испытание с «посадкой на коня» чего стоит. Усадить мальчика на необъезженного жеребца – значило отправить его на верную смерть. Не так ли? И кому это выгодно? Ответь, Морав, ответь!
Наступило длительное молчание. Наконец Морав заговорил:
– Ты прав, Рогволд наказал… И знаешь почему?
– Догадываюсь.
– Да, именно так. Рогволд не может простить, что девушка, которую он любил, предпочла твоего сына. А с жеребцом и впрямь вышло нехорошо… Но боги спасли твоего внука! Потому что они благосклонны к нему. А это многое значит.
– Это значит только то, что он хорошо тренирован и смел. Ему самое место в дружине вождя, а не среди горшков с травяными настойками. Знахарей и так хватает, а хороших воинов мало. Даны с каждым годом наглеют все больше и больше, скоро всю Славию[51] захватят. Кто будет драться с ними?
– Так решили боги! – еще раз твердо повторил Морав. – Твой внук будет волхвом.
– Бог един! – резко и вызывающе сказал Вощата.
Ярилко затаил дыхание – таких кощунственных речей от своего деда он еще не слышал!
И снова воцарилось молчание. Наверное, Вощата уже пожалел о сказанном, а Морав собирался с ответом. В словах Вощаты прозвучала страшная ересь, но волхв был мудр и много знал, поэтому не торопился обрушиться с гневными словами на отступника. Но вот послышался какой-то шум (наверное, Морав потянул к себе табурет и сел), и волхв сказал:
– Я знал… давно знал, что ты веришь в распятого. Мне хорошо помнится, как нашли тебя на берегу после кораблекрушения – истерзанного штормом, в одной рубахе и портках, и с этим посохом, крепко зажатым в руке. Мы потом так и не смогли забрать его у тебя, пока ты не очнулся и не понял, что находишься среди добрых людей. Но только я видел, как ты, придя в сознание, сразу же снял со своей шеи крест, который был скрыт воротом рубахи, и спрятал его. И правильно сделал – узнай тогда наши люди, что ты христианин, тебя вернули бы морю. Это теперь мы относимся к чужим богам более-менее терпимо… Все годы, что ты прожил среди нас, о твоей вере никто не ведал. А ты вел себя благонравно и благоразумно: женился на нашей девушке, построил избу, молился нашим богам (или делал вид, что молишься), приносил им жертвы, ходил вместе с гриднями в походы и даже отличился несколько раз, потому что был храбр и силен. Да только меня трудно провести, Вощата. Ты не скрывал, что принадлежишь к племени виндов, это правда. Но я пошел дальше. Дабы разузнать, что ты за птица, мне пришлось самому съездить в Винету[52], стольный град Виндского княжества…
В избе снова раздался звук передвигаемого табурета, – наверное, уселся и Вощата – и на какое-то мгновение Морав умолк. А затем продолжил:
– И что же оказалось? Мне рассказали, что некий дружинник соблазнил княжескую дочь, а когда об этом узнал князь, он сел в лодку, отчалил от берега и был таков. Убоялся княжеского гнева. По здравому размышлению, дружинник все же был прав – князь точно отрубил бы ему голову. А в молодости ох как не хочется терять сей очень важный для человека орган.
Да и в старости тоже. Ну как тебе моя история, Вощата?
– Складно говоришь. Этого у тебя не отнимешь. Только теперь я ничего не боюсь. Отбоялся.
– Согласен. Терять тебе уже нечего. Кроме внука.
– На что намекаешь, волхв?! – В голосе Вощаты прозвучала угроза.
– Что ты, что ты! – Наверное, Морав замахал руками. – И в мыслях не держу ничего плохого. По моей воле с его головы не упадет ни одна волосинка. Клянусь Родом! Но вот насчет Рогволда… не знаю, не знаю… Лучше бы твоему внучку быть под моим крылом. Иначе Ярилку может постигнуть участь его отца.
Воцарилось молчание. Оно было таким нестерпимо долгим, что Ярилко едва не чихнул, потому что какая-то букашка залезла в нос и начала там щекотать. Но вот послышался скрип табурета – видимо, Вощата встал и сказал устало и тихо:
