От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов
Трумэн 14 мая примирительно заметил, что он посмотрит, как будут развиваться события, прежде чем принять предложения премьер-министром и прибегнуть к силе в отношении СССР. «Такое отношение президента объяснялось тем, что вскоре весь мир, включая Советский Союз, должен был узнать о новом американском мощном оружии», – подчеркивал Фейс. Трумэн считал целесообразным не сжигать мосты, а попытаться прощупать, готов ли будет Сталин пойти на уступки ради «дружбы с Западом».
Следует заметить, что и Государственный департамент, и военные предупреждали Белый дом, что Черчилль может втянуть США в, мягко говоря, ненужную войну с Советским Союзом. Американский Объединенный комитет начальников штабов подчеркивал еще в письме 16 мая 1944 года, адресованном госсекретарю: «Наибольшая вероятность возможного конфликта между Британией и Россией может возникнуть в результате попыток той или иной стороны усилиться за счет территориальных приобретений в Европе в ущерб потенциальному сопернику». Госдеп включит это письмо в свой информационный бюллетень в июле 1945 года.
В этом же бюллетене читаем: «Наша позиция относительно британской сферы влияния в Западной Европе должна зависеть от того, насколько нам станут ясны дальнейшие намерения Советского Союза. Тем временем задачей нашей политики должно было стать противодействие дальнейшему распространению сфер влияния наших соперников, как русских, так и британцев… Мы должны сосредоточить наши усилия на сглаживании острых углов в отношениях с Великобританией и Россией и способствовать развитию трехстороннего сотрудничества, от которого зависит прочный мир».
Энтони Бивор на основе своего анализа приходил к выводу: «Трумэн оказался равнодушным к предложению оттеснить назад Красную армию и использовать это в качестве козыря на переговорах… Премьер-министр вынужден был признать свое поражение, но вскоре он вернулся к начальникам штабов и попросил их изучить план обороны Британских островов на случай советской оккупации Нидерландов и Франции. К этому времени он был измучен избирательной кампанией, и его реакция становилась все менее адекватной…
Хотя планирование возможной операции „Немыслимое“ проходило в большой тайне, один из „кротов“ Берии на Уайтхолле передал подробности в Москву. Самой взрывоопасной была подробность об указаниях для Монтгомери о сборе вооружений сдавшихся немцев, чтобы, если понадобится, вооружить вновь сформированные части вермахта для участия в этом безумном предприятии. Неудивительно, что Советы почувствовали: сбываются их худшие подозрения».
Сталин действительно был хорошо информирован о настрое и планах премьер-министра, включая «Немыслимое», а также о сохранении немецкого трофейного оружия и воинских частей для возможного использования против СССР.
Жуков подтверждал получение летом 1945 года достоверных сведений о том, что «еще в ходе заключительной кампании Черчилль направил фельдмаршалу Монтгомери секретную телеграмму с предписанием: „Тщательно собирать германское оружие и боевую технику и складывать ее, чтобы легко можно было бы снова раздать это вооружение германским частям, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось“… Нам пришлось сделать резкое заявление по этому поводу, подчеркнув, что история знает мало примеров подобного вероломства и измены союзническим обязательствам и долгу.
Когда И. В. Сталин узнал о двурушничестве У. Черчилля, он крепко выругался и сказал:
– Черчилль всегда был антисоветчиком номер один. Он им и остался».
Поэтому далеко не случайно и резкое ухудшение отношений советского лидера с Черчиллем, и многочисленные советские запросы о том, почему немецкие войска в тылах союзных армий не переведены на положение военнопленных.
Курс на конфронтацию с СССР в дальнейшем только продолжал обретать плоть и кровь. В июле один из наиболее информированных агентов советской разведки Гай Бёрджесс сообщил о разработанном в Лондоне документе «Безопасность Британской империи», в которой Советский Союз был объявлен «главным противником» Англии и всего Запада, намечались меры по изоляции бывшего союзника и подготовке против него войны.
История не терпит сослагательного наклонения. Тем не менее уместен вопрос: что бы произошло, если бы план «Немыслимое» был реализован?
Полагаю, с гораздо большей вероятностью можно было предсказать не «освобождение» англосаксами Варшавы, а выход Красной армии к Ла-Маншу.
И в нашей стране об этом размышляли. Читаем у поэта-фронтовика Давида Самойлова: «Вариант дальнейшего похода на Европу – война с нынешними союзниками – не казался невероятным ни мне, ни многим из моих однополчан. Военная удача, ощущение победы и непобедимости, не иссякший еще наступательный порыв – все это поддерживало ощущение возможности и выполнимости завоевания Европы». Боевой дух советских войск был куда как высок.
Но Сталин и Молотов такой вариант не рассматривали: разрушенной, разоренной, опустошенной стране не было ни малейшего смысла ввязываться в военные авантюры.
На время войны британская нация сплотилась. Но не успела война закончиться, как межпартийные противоречия вышли на поверхность. Лидер лейбористской партии Клемент Эттли был активным и лояльным членом военного кабинета и заместителем премьер-министра, но Черчилля коалиционность правительства тяготила.
Едва стихли торжества по случаю победы, а Черчилль уже решил положить конец правительственной коалиции военного времени, объяснив это так: «Вместо товарищей по оружию мы стали соперниками в борьбе за власть». Он уверял, что его «глубоко удручала перспектива стать партийным лидером вместо национального лидера. Естественно, я надеялся, что мне будет предоставлена власть для того, чтобы я мог попытаться достигнуть урегулирования в Европе, закончить войну против Японии и вернуть солдат домой».
Биограф Черчилля Франсуаза Бедарида несколько иначе описывала его мотивы: «Цель Черчилля была проста: он пришел к власти в 1940 году без поддержки парламентского большинства и депутатского мандата и поэтому теперь хотел, чтобы его право занимать высокий пост премьер-министра было подтверждено законной процедурой народного голосования».
Сам премьер-министр рассказывал: «23 мая, столкнувшись с определенной угрозой разрыва между партиями, я подал королю заявление об отставке… Его Величество, которого я, конечно, все время полностью информировал обо всем, что происходило, милостиво принял мою отставку и спросил меня, не могу ли я сформировать новое правительство. Так как консерваторы все еще располагали большинством в палате общин, имея перевес в сто с лишним голосов над всеми партиями, взятыми вместе, я принял на себя эту задачу и приступил к формированию того, что я считал национальным правительством, но что в действительности называли „переходным правительством“…
Король разрешил объявить, что он согласится на роспуск парламента через три недели после того, как я получу
