Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова
Как назло, я снова забыл названную мне Цейхмистером странную фамилию. Пришлось искать по карманам блокнот, второпях листать страницы.
– Опять забыл!.. У меня записано!.. – пробормотал я. Вот!..
Прислонив велосипед к киоску, женщина приблизилась, чтобы лучше видеть страницы блокнота. Тут как раз и нужная нашлась.
– Архиереев… – прочитали мы хором.
– Действительно, неприличная какая-то фамилия, – пробормотал я.
– Сложная, – кивнула женщина. – Капитан, это ты. Это тебя москвич ищет. Другого Архиереева в Ч. нет. Ну всё! Пока! Мне на смену!
Она вскочила на велосипед. Взгляд её торжествующе сиял, как у победительницы, как у чемпионки, взошедшей на пьедестал олимпийских состязаний. Где же я мог видеть этот ясный, твёрдый, торжествующий взгляд? На миг мне показалось: вот сейчас расцелует, но она просто укатила по пыльной дороге, исчезла в знойном мареве.
– Вы Архиереев? – Я решительно приблизился к окошку киоска.
– Вот так наша Изольда. Годная невеста, правда? – ответил Архиереев нарочно невпопад.
– Я Тер-Оганян.
Усатая улыбка старого киоскёра померкла.
– Прекрасно! – из последних сил стараясь казаться бодрым, произнёс он и ещё раз повторил:
– Тер-Оганян – это прекрасно!
– Цейхмистер… товарищ Цейхмистер… Клавдий Васильевич сказала мне, что вам известна судьба моего отца. Это очень важно. Я за этим и приехал из Москвы. Специально, чтобы повидать вас.
Архиереев сдулся: усы обвисли, плечи опустились, взгляд сделался рассеянным. Я заметил эту внезапную перемену, но почему-то она меня не насторожила.
– Цейхмистера знаю. Он один из основателей этого городишки, так же как и я. А вот о Тер-Оганяне мне ничего не известно.
– Как же так? Отец… Цейхмистер не мог солгать… Так солгать… Он сам же меня сюда отправил!
– Помню Клавдия Васильевича. Хороший человек. Но что же поделать, видно, он перепутал. Столько лет прошло! А вы понравились Изольде. Как она вам?
– Изольда? Да ничего. Комсомолка.
– Значок она носит просто для красоты, как брошь. Гордится до сих пор, что в комсомол приняли, хоть и не комсомольского возраста. Изольде нашей тридцать пять, а всё ещё не замужем, потому что женихов достойных нет в нашей глухомани, а она разборчивая.
– Как же быть с моим отцом? Гамлет Тер-Оганян. «Дальстрой». Не припоминаете?
– По профессии энергетик. Закончила вуз заочно. Работает сменной дежурной на станции. Работа ответственная. Знаете, какие у них там зарплаты?
– Нет… да… мне не интересно…
– Четыреста рублей! Это с учётом северной надбавки. Хорошая невеста.
– Странно! Она шла на работу и несла с собой зарплату. Обычно бывает наоборот… вернёмся же к нашему вопросу…
– Цейхмистер… Клавдий Васильевич сказал мне, что вы располагаете сведениями о моём отце, Гамлете Тер-Оганяне. Он даже пересказал вашу историю. Припомните! Тысяча девятьсот пятьдесят девятый год. Палаточный лагерь на берегу Вилюя. Собрание в первом бараке, когда вы вместе выбирали название для этого городка. А потом была вечеринка. Припомните, у вас была сорокалитровая канистра спирта.
– Как же! Как же! Канистру помню. Но в те времена в этих местах правил сухой закон.
– Вы выпили, разговорились.
– Всё помню. Тер-Оганяна не помню.
– Я Тер-Оганян!
– Похож… Ну, в смысле, тоже армянин. Явно не Цейхмистера сынок.
– Вот и я о том же!
Допрашивая Архиереева, в запале мне удалось засунуть в оконце киоска не только голову, но и плечи. Таким образом киоскёр начисто лишился возможности отгородиться от меня, захлопнув оконце киоска. Вблизи прищуренные глаза собеседника, его усы и брови больше не казались мне приятными. Кулаки мои чесались. Схватить бы его за полы куртёнки, тряхнуть пару раз – сразу всё вспомнится, и «Дальстрой», и Гамлет Тер-Оганян.
Мою не успевшую толком разогреться пылкость остудила одна подробность или, как сказала бы Канкасова, nuans. На левом запястье моего неприятного собеседника обнаружились часы – странный механизм в корпусе из желтого металла с сияющими цифрами на синем циферблате. Неужто золотые? Я присмотрелся и прочитал на кожаном ремешке часов «Without freedom, life is suffering»[24], а на циферблате изящным шрифтом начертанное наименование торговой марки Hamilton Automatic. Точно такие часы я видел у друга товарища Канкасова – дипломатического работника, несколько лет прожившего в одной из капиталистических стран. Заместив мой интерес, Архиереев то и дело, и будто в смущении, посматривал то на часы, то на меня. А я, горячась, готовый в любую минуту перейти к угрозам, всё уговаривал его, поминая фамилии всех известных мне московских начальников. Не обошлось и без упоминания товарища Канкасова, и его друга – дипломатического работника, а это уж совсем напрасно. Насмешливое выражение сменилось в лице Архиереева настороженным – и это всё, чего я добился.
– Время семнадцать часов, – проговорил мой собеседник. – Пора закрывать киоск. Посторонись-ка, джан. Надо газеты прибрать.
– Гамлет Тер-Оганян! Бутылку водки за любые сведения! Да что там бутылка! Ящик водки! Коньяка! Всё, что угодно!!! – выпалил я.
– Что?!! Взятка?!!
Мой собеседник рассмеялся. Смеющийся, он показался мне вовсе уж противным. Вцепиться бы в эти усишки, садануть кулаком меж прищуренных глаз или…
– Э! Да какой же ты горячий, Гамлет-джан, – отсмеявшись, проговорил Архиереев. – А рассказать мне ничего. Посторонись-ка! Или милицию вызвать?
Услышав в его голосе угрожающие нотки, я вынужден был предоставить ему возможность закрыть окошко киоска. Невелика беда! Ему всё равно от меня не уйти. Сейчас он закроет оконце киоска, выйдет из него, запрёт дверь на висячий замок – я приметил на двери киоска соответствующие петли – и отправится восвояси, скорее всего, домой, к своей старухе. Что мне мешает последовать за ним? Да я дойду до края света, лишь бы разыскать малейшие следы своего отца.
Впрочем, я уже на краю света. Вот там, над крышами городишки, на склонах сопки растёт невысокий, словно больной, лес. Этот лес простирается на север до самой тундры. Он простирается и на юг, и на запад, и на восток. А мне и невдомёк, что он такое, этот лес, какие угрозы и опасности он таит. Мне неизвестна и тундра, с которой он граничит. Что такое тундра? Каменистая, болотистая равнина, зимой превращающаяся в снежную пустыню?
Размышляя так, мне наконец удалось побороть собственную горячность. Но тут я заметил, что мой несговорчивый собеседник всё ещё не захлопнул оконце, а пишет что-то на полях позавчерашней газеты. Пишет торопливо, но почерк
