Тайны Старой Москвы - Александр Александрович Бушков
Но вернемся к нашей истории. Веселая ночная жизнь также кипела на Яузской набережной и Дербеневке, на Петровском, Рождественском и Цветном бульварах; здесь было довольно много притонов различной степени «фенешебельности» — от самых низших, «двугривенничных», для простого люда, до самых дорогих — «пятирублевых». Понятное дело, что при подобном раскладе народ в этих районах шатался всякий — от крестьян-лапотников до вполне себе солидных купцов типа нашего Медведева. К их услугам были и дорогущие кабинеты, и отдельные номера, и места за занавеской. Все зависело от того, сколько монет звенело в твоих карманах. Пьянки, разборки и как логическое завершение кутежа — мордобой были постоянными спутниками порочных связей. Хорошо, если за вечер никого не убили и не покалечили, такое, как мы уже говорили, случалось сплошь и рядом. А еще в рядах жриц любви спокойно можно было нарваться на клофелинщицу, и тогда — сто процентов — проснешься на окраине Москвы без гроша в кармане.
Хотя эта тема попахивает сплошным хаосом, особые правила для проституток все же существовали. К примеру, они обязаны были получать «желтые билеты» в обмен на свои паспорта, которые надлежало сдавать в полицию, и только тогда им разрешалось работать. В билете имелось место для отметок о состоянии здоровья, поэтому раз в месяц каждая из жриц любви обязана была появиться на осмотре у полицейского врача.
Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская в своей книге «Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки» живописала этот процесс, свидетелем которого стала в 1870-х годах в Сущевской полицейской части, где сидела в одной из камер: «…Там я получила большую, светлую камеру с двумя окнами, выходившими на обычно пустынный плац. Он заполнялся дважды в неделю, когда у здания части в длинную очередь выстраивались проститутки, явившиеся на медицинское обследование. Среди них попадались и очень элегантные женщины, и не столь нарядные, а замыкали процессию толпы женщин в лохмотьях и даже просто полуголых. В конце очереди стоял городовой с шашкой. К дверям один за другим подкатывали экипажи, из них выходили молодые, изысканно одетые женщины и шли в просторный кабинет врача. Я впервые наблюдала это жуткое зрелище и поначалу не понимала, что оно значит, но жандармы мне объяснили. Экипажи меня не слишком печалили, но колонны простых крестьянок вызывали у меня желание кричать и рыдать. Увидев их впервые, я не могла успокоиться и целый день ходила от стены к стене. Я и сейчас как наяву вижу этих полуголых жалких женщин и полицейского, подгоняющего их шашкой. Почти семь месяцев, пока меня не отправили в Санкт-Петербург, приходилось наблюдать это унижение одних человеческих существ другими. Подобные впечатления остаются с тобой навсегда».
Кстати, в начале XX века, согласно инструкции Министерства внутренних дел для чинов сыскных отделений, представители власти обяжут относиться к путанам лояльно, что означало: разрешать им в кабинеты для осмотра приходить под вуалью, если возникало такое желание, да и вообще каждый чин сыскной полиции при исполнении должен был быть с лицами женского пола «вежлив, серьезен и сдержан в особенности». Но, наверное, у революционерки были некие основания утверждать обратное; с крестьянками и в то время, и в начале XX века особо не церемонились, в отличие от дам высшего света, которые тоже не чурались подобного рода отношений.
Между прочим, интересный факт: есть такая версия, что на картине «Неизвестная» Иван Николаевич Крамской запечатлел как раз одну из дорогих проституток. Якобы есть явный знак, на это указывающий, — свободное место в коляске слева от нее. Это значит, что она ищет клиента, который это место вот-вот займет.
Есть еще одно обстоятельство, подтверждающее эту версию, — объяснение эксперта: «Ее наряд — шляпа “Франциск”, отделанная изящными легкими перьями, “шведские” перчатки, сшитые из тончайшей кожи, пальто “Скобелев”, украшенное собольим мехом и синими атласными лентами, муфта, золотой браслет — все это модные детали женского костюма 1880-х годов, претендующие на дорогую элегантность. Однако это не означало принадлежности к высшему свету, скорее наоборот — кодекс неписаных правил исключал строгое следование моде в высших кругах русского общества». Отсюда, видимо, и растут руки…
Но, с другой стороны, существует еще одна неподтвержденная легенда, что прототипом героини картины на самом деле была крестьянка Матрена Саввишна, ставшая женой дворянина Бестужева. Вроде как Крамской познакомился с ней в Санкт-Петербурге и был пленен ее красотой.
Где правда, а где вымысел — кто ж теперь знает… Дав полотну такое название, художник только добавил таинственности и интриги этому образу.
Итак, вернемся к нашим Сонечкам Мармеладовым и Катюшам Масловым.
Знаменитый русский профессор, врач-венеролог и сексопатолог, Вениамин Михайлович Тарновский однажды по случаю сказал: «Уничтожьте пролетариат, распустите армии, сделайте образование доступным в более короткий срок, дайте возможность вступать в брак всем желающим, гарантируйте им спокойствие в семейной жизни и убедите всех жить нравственно, честно, по закону христианскому, и тогда… и тогда — все-таки будет существовать проституция». И знаете, он абсолютно прав.
Люди от науки, в чьи обязанности входит исследовать это «скользкое» явление, все чаще говорят о врожденной порочности определенных женщин, как правило, из низших социальных групп, и даже приводят некую статистику антропометрических и биологических данных, доводя все это до полного абсурда. Мол, и череп у распутниц значительно меньше, и бедра шире, чем у всех остальных. И вообще, проститутки — недоразвитые, болезненные существа с явными признаками физического вырождения. А когда на все эти отклонения накладываются еще и социальные причины, скажем, нужда, то это конец. И спасти заблудшие души не будет никакой возможности, разве что старость и болезни станут препятствием к их дальнейшему развратному промыслу.
Конечно, не все так однозначно — ситуации бывают разные, — но придется признать, что в XIX веке и в Париже, и в Москве, и в любом другом большом городе мира большая часть обитательниц публичных домов попадала туда прямиком из низших сословий. В Москве это были в основном крестьянки и мещанки. Изредка, правда,
