Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
Дивизия Компана, с честью выполнив такое тяжелое задание, понесла тяжелые потери. Этот редут унес жизни 1200 наших солдат, из которых более половины полегли в тех самых окопах, которые они захватили с такой славой. На следующий день, делая смотр 61-му полку, пострадавшему больше всех, Наполеон спросил полковника, где один из его батальонов. «Сир, – отвечал полковник, – он здесь, в редуте».
Овладение редутом ни в коей мере не означало успешное завершение битвы. Перед началом генерального сражения Наполеон хотел занять место на противоположном берегу отделяющей нас от врага реки. В густом подлеске скрывались многочисленные вражеские стрелки и еще больше осложнили эту задачу. Однако наши храбрецы с удвоенной энергией пошли в атаку и, хотя солнце уже почти зашло, бой продолжался. Яркое зарево нескольких подожженных деревень справа освещало все вокруг. Крики сражающихся и огонь, изрыгаемый сотнями пушечных жерл, несущие смерть и разрушение довершали эту ужасную сцену. Наш корпус, построенный в боевой порядок, бесстрашно встречал удары противника и без паники смыкал ряды, как только ядро уносило кого-нибудь из наших товарищей.
Наступил вечер, перестрелка несколько ослабла, но пыл наш не уменьшился. И каждый, не будучи уверен эффективности своей стрельбы, решил, что сохранить свои силы и боеприпасы на завтра. Едва мы прекратили стрельбу, русские, расположившись амфитеатром, развели множество костров. Весь их лагерь был одним сплошным сияющим сгустком света, грандиозным и величественным. И он так сильно контрастировал с нашими бивуаками, где лишенные дров солдаты отдыхали в полной темноте, слыша лишь стоны раненых.
Вице-король решил поставить свою палатку там, где будет находиться резерв – Итальянская Гвардия. Укрывшись в небольшом подлеске, мы крепко спали после утомительного дня, несмотря на порывистый ветер, и холодный дождь. Около двух часов меня разбудил начальник нашего штаба и сообщил, что Император желает иметь карту местности, которой мы сегодня владели. Я передал ее принцу Евгению, а он тотчас послал ее Наполеону. Утром (6-го сентября) вице-король приказал мне завершить план – все проверить и, подойдя как можно ближе к противнику, уточнить характер рельефа того места, где располагался их лагерь. А главное – попытаться выяснить, есть ли у них замаскированные батареи, а также отметить неизвестные нам овраги.
Получив эти инструкции, я приступил к выполнению задания и обнаружил, что русские расположились на противоположном берегу реки Колоча, на небольшом холме, и что их левый фланг был очень сильно ослаблен из-за потери взятого нами накануне редута. Перед лагерем и напротив нас, была деревня Бородино – чрезвычайно сильная позиция[93] – она располагалась у места слияния маленькой речушки с Колочей. Далее находились два огромных редута, их разделяло около 200 туазов.[94] С правого нас обстреливали накануне вечером, а левый был построен на месте специально разрушенной для этой цели деревни. С помощью трех мостов, переброшенных через Колочу, этот редут был связан с Бородино. Так выглядела первая линия русских.
Итальянская конница, находясь на оконечности нашего левого фланга, перешла речку около Бородино, но эта деревня, расположенная на возвышенности, была хорошо защищена многочисленными русскими войсками. Все пространство простреливалось из этих огромных редутов, а также несколькими небольшими замаскированными батареями, установленными вдоль берега реки. Что же касается нашего правого фланга, они знали, что благодаря нашим вчерашним, мы можем перейти Колочу и обойти сзади главный редут.
Остаток дня был посвящен рекогносцировке русских позиций. Генерал д'Антуар выяснил, что самые дальние редуты русских реконструированы, а с левой стороны построено несколько земляных укреплений для размещения артиллерийских батарей. Фактически, для решающей битвы все было готово. Ближе к вечеру Император разослал послание к армии, а командирам корпусов приказал не зачитывать его солдатам до завтрашнего дня. Ведь, хотя позиции врага были весьма сильны и выгодны, он так часто отказывался от боя, что существовало опасение, что и в этот раз неприятель поступит так же, как под Витебском или Валутино. Здесь, однако, они были вынуждены принять бой, если хотели спасти Москву, до которой оставалось три дня пути. Кроме того, усталость наших солдат и лошадей, казалось, гарантировали русским легкую победу. Но с другой стороны, мы твердо знали, что мы должны либо победить, либо погибнуть, и эта мысль вселила в нас столько мужества, что, несмотря на многочисленность русской армии и неприступность их укреплений, мы считали, что непременно войдем в Москву.
Хоть мы и были крайне измучены, мы понимали, что поспать крайне необходимо, но множество тех, кто был так опьянен надеждой на успех и славу завтрашнего дня, абсолютно не могли заснуть. В течение долгих бессонных часов, в тишине и мраке ночи, когда затухающие костры бросали последние отблески света на оружие, лежащее рядом со спящими солдатами, они предавались глубоким размышлениям. Они вспоминали самые чудесные эпизоды нашей странной экспедиции, размышляли о результате битвы, которая должна была решить судьбы двух могущественных империй. Они сравнивали тишину ночи с грохотом завтрашнего дня. Им казалось, что смерть уже витает над их тесными рядами, и лишь мрак ночи мешал им увидеть, кто же эти несчастные жертвы, они думали о своих родителях, о своей стране, и, не имея никакого представления, увидят ли они все это, погружались в самую глубокую меланхолию. Но вдруг, на рассвете раздался барабанный бой, офицеры призвали к оружию, солдаты бросились по своим взводам. Все ждали сигнала к действию. Полковники, возглавляющие свои подразделения, приказали трубачам трубить, и каждый капитан, окруженный своей ротой, зачел вслух следующее воззвание:
«Солдаты!
Вот сражение, которого вы так желали. Победа в ваших руках. Она нам так необходима. Она даст нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение домой! Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, при Фридланде, Витебске и Смоленске, и потомки с гордостью вспомнят о ваших подвигах в этот день и скажут о вас: «Он был в великой битве под стенами Москвы».
Точность и истинность этих слов охватили всех, мы приветствовали их восторженными криками. Одних переполняла жажда славы, другие надеялись на щедрую награду, но все понимали, что сейчас мы или победим, или умрем. К естественному чувству самосохранения добавились идеи долга и отваги. Сердца пылали, все рвались вперед, и каждый думал, что этот важный день изменит его жизнь, и он станет одним из тех избранных, рожденных для того, чтобы вызывать зависть своих современников, и восхищение потомков.
