Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем
— Ты должен понимать, что мы потребуем от тебя очень многого.
— Да, конечно, — ответил Силен.
Склонив голову, он замолчал. Но генералу Бомилькару не хотелось прерывать интересную беседу. Этот мускулистый гигант не отличался умом, дисциплиной и интеллектом. Дорогу к первенству он проложил божественным телосложением. Его семейство считалось одним из старейших в Карфагене. На протяжении нескольких поколений предки и родственники Бомилькара поддерживали чистоту финикийской крови, доказывая это своими изогнутыми носами, заостренными подбородками и кустистыми сросшимися бровями.
— Слушай, грек, — сказал он. — Могу ли я спросить, как вашему хромому богу Гефесту удалось взять в жены Афродиту? Почему она не досталась Аресу? Или самому Зевсу? Неужели причина в том, что они оба обитали в море?
— У кузнеца были больные ноги, — ответил Силен, — но все другие его члены работали прекрасно. Дни он проводил, выковывая железо...
— А ночами долбил кое-что еще!
Бомилькар захохотал еще до того, как закончил свою шутку. Грек улыбнулся.
— Гефест известен как очень добрый бог. Возможно, Афродите понравилось это качество. Ты можешь удивиться, Бомилькар, но я не знаком с олимпийскими богами лично. Уверяю тебя, я взывал к ним несколько раз, но они не обращали на меня внимания. Артемида, Гера, Афродита — они не приходили на мой зов. Однажды я скосил глаза и заметил Диониса, но в тот момент моя голова была затуманена вином. Нет-нет, когда дело касается Силена, то боги, в основном, молчат.
— Ты скептик? — спросил Магон.
— Нисколько, — ответил летописец, — Я видел Ареса в глазах мужчин, довольно часто попадал в сеть Афродиты и каждый день любовался трудами Аполлона. Мне просто не хотелось подвергать себя опасности, и теперь я сожалею об этом.
— Греки странные существа, — сказал Ганнон. — Они твердят, что чтят свои божества превыше всего остального и в то же время ничему не верят. Ты не боишься обидеть богов и навлечь на себя их кару?
— Обидеть богов? — с изумлением спросил Силен.
Он задумчиво поднес наполненную чашу к губам и замер на какое-то мгновение.
— Я слишком мелкий человек, чтобы исполнить такое. Ты же видишь эти руки и мою уродливую голову. Как боги могут обижаться на мои слова?
— Ты играешь вопросами вместо того, чтобы отвечать на них, — произнес Ганнон. — Мы, карфагеняне, боимся наших богов. Мы ежедневно, ежечасно и ежеминутно просим их о милости, чтобы они направляли свой гнев не нас, а на врагов. Нам никогда не известно, что им нравится и что не нравится, поэтому мы всегда почтительны к ним.
— Сочувствую, — прошептал Силен.
Наверное, он хотел что-то добавить, но благоразумно промолчал.
— Давайте не будем говорить о нашей вере, — предложил Магон. — Мы все чествуем Ваала. Это никогда не оспаривалось в нашей армии — даже греками. Лучше поведай нам что-нибудь полезное, Силен. Ты действительно был в Риме? Расскажи нам о римлянах.
Грек с удовольствием подхватил эту тему.
— Они очень некультурный народ. Не так давно Рим был сточной канавой, наводненной блохами. У них и сейчас нет литературы, о которой можно говорить. Они обращаются к богам, когда чувствуют выгоду от этого, но молятся кое-как. На самом деле римляне позаимствовали наших греческих богов и переименовали их. Интересно, кого они хотели одурачить? Конечно, не олимпийцев. Я думаю, что когда им понадобится собственная литература, они возьмут ее у греков. Переименуют Гомера в Помпония или во что-то такое же абсурдное, а затем изменят все имена в «Илиаде». Уверяю вас, у них нет ни капли стыда. Это вполне может случиться.
— Если только их не усмирят, — сказал Бомилькар. — А это вполне возможно благодаря милости Ваала и ловкости Ганнибала. Жаль, что его сейчас здесь нет. Мне хотелось бы, чтобы ты встретился с ним. Тогда, грек, ты бы увидел лик будущего. Скоро он раздавит римлян каблуком. Ганнибал вковал железо в хребты своих солдат. Рим не тот враг, которого нужно бояться.
— Я не воин, — ответил Силен. — Но я знаю более могущественную силу, чем железо.
— Что за сила? — с усмешкой спросил Бомилькар. — Сила перьев и чернил? Ты приверженец школы буйных фантазеров?
— Нет, — сухо ответил Силен, немного опечаленный подобным допущением. — Я не такой идеалист. То, что я хочу сказать, не просто объяснить. Возможно, мне не хватит слов... Вы слышали о Цинциннате? Во время первых лет республики римляне непрерывно сражались со своими соседями. Я хочу рассказать вам о случае, когда эквы поймали римскую армию в западню. Они окружили ее превосходящими силами и обрекли на смерть, поскольку запасы еды и воды убывали. Ситуация казалась настолько безнадежной, что Рим обратился к богам за советом, и в ответ им было велено призвать к власти Цинцинната — солдата-ветерана, ушедшего на покой. Его нашли в поле, где он пахал землю — потного, щурившегося от яркого солнца. А рядом стояла лачуга, в которой, как я думаю, он, жена и дети жили вместе со свиньями. Вы можете представить себе эту сцену. Тем не менее римляне пригласили Цинцинната в город и наделили его властью диктатора. Он оставил плуг на поле, собрал новую армию из сельских парней, за пару недель добрался до эквов и победил их в стремительной атаке. Достойный подвиг для простого пахаря, не так ли?
— Он не был пахарем, — возразил Ганнон. — Цинциннат ветеран. Даже выйдя в отставку, он оставался воином. Что ты хочешь доказать своим рассказом?
— Я полагаю, что он был и воином и пахарем — и тем и другим, а не чем-то одним. Вот моя точка зрения. Эти люди считают себя легионерами, даже будучи сельскими жителями. Они видят себя не только пахарями и животноводами, но и солдатами своего народа. По призыву родины они перестают возделывать землю и начинают размахивать мечами. Одержав победу, Цинциннат сложил с себя диктаторский сан, отказался от власти над Римом и вернулся в свою лачугу. Он поднял плуг, где тот лежал, и продолжил работу на поле.
Магон не думал, что брошенный плуг остался бы лежать на прежнем месте. Кто-то наверняка унес бы его с собой. Но когда он сказал об этом, Силен всплеснул руками, словно
