Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса
Оправившись от потрясения, Фульвио разжал объятия и дал волю охватившему его веселью. Но это привело молодую женщину в еще большую ярость.
– Клянусь небом, мадам! Вы только посмотрите, какое чудо мне удалось сотворить! Калидучо и тот не знал, что делать, а я за одну минуту исцелил ваш бедный рассудок… клянусь честью…
– Нечего сказать, хороша ваша честь… Если вы думаете, что можете обращаться со мной, как со своими безмозглыми рабами, то ошибаетесь…
Высвободив с быстротой молнии одну руку, она со всего размаха влепила Фульвио пощечину. Никогда ни одна женщина не обходилась подобным образом с князем Фарнелло. Если секундой раньше Фульвио видел в затеянной им игре лишь возможность проверить «болезнь мозга» Зефирины, в чем он очень сомневался, то теперь в ярости изо всех сил заломил ей руки.
– Я поступлю с вами так, мадам, как вы того заслуживаете, как с потаскухой последнего разбора, одной из тех женщин, кого мужчины употребляют, а потом с презрением отшвыривают.
Гнев его тем более был понятен, что, несмотря на ее ногти и кулаки, князя неподдельно волновала болезнь, перенесенная его молодой женой.
Мадемуазель Плюш говорила чистую правду.
Каждую ночь Фульвио бодрствовал у постели Зефирины. Его поведение никак не вязалось с образом мстительного Леопарда.
Если бы Зефирина умерла, Фульвио всю оставшуюся жизнь – вот ведь ирония судьбы – мучился бы угрызениями совести. Но, живая, она только и делала, что издевалась над ним, унижала, доводила до безумия.
Как забыть, что она в свадебную ночь сбежала от него с этим прощелыгой?..
После выздоровления она могла бы стать помягче, выказать признательность и некоторую покорность. Оскорбительнее же всего был ее последний трюк – вполне убедительно разыграть дурочку, чтобы потом, в этом нет сомнений, воспользоваться моментом невнимания и удрать к своим прежним любовникам!
А любовников у нее было, похоже, немало… Кто, например, этот Мишель или тот, второй, с дурацким именем «Нострадамус», которых она постоянно звала в бреду? Зато имени Фульвио она не назвала ни разу.
Горячая кровь рода Фарнелло, смешавшаяся во время первого крестового похода с кровью сицилийской княгини и знатного нормандского барона, закипала в его жилах, когда он думал об этом, жгла и опустошала душу.
Ей бы смолчать, расплакаться, смягчиться. Но она продолжала наступать:
– Вы способны только на месть! На иронию! На корыстолюбие… ваши собаки и те вас презирают!..
Последние слова вряд ли соответствовали тому, что думала Зефирина, но Фульвио, услышав их, не совладал с собой:
– Ах ты, ведьма, ну погоди, я с тобой разделаюсь! Я знаю, как усмиряют уличных девок…
Ударом бедра он свалил Зефирину на пол кареты. Почти расплющенная им, она сквозь плащ чувствовала, как больно вдавились ей в спину неровности деревянного настила.
Она снова попробовала сопротивляться, но в узком пространстве между двумя банкетками почти невозможно было пошевелиться, а Фульвио всем телом придавил ее к полу.
– Нет… Нет… – стонала Зефирина.
Не обращая внимания на сопротивление, Фульвио задрал юбки и грубо раздвинул ей ноги.
Бархатные штаны князя не помешали девушке отметить странное физическое превращение, которое произошло с ее мужем. На своем лице она почувствовала прерывистое мужское дыхание.
– Пустите меня… пустите меня! – снова взмолилась Зефирина.
Но голос ее изменился. На тело будто накатила жаркая волна. Под плотно прилегающим парчовым лифом пальцы Фульвио добрались до ее крепких девичьих грудей, так ждавших мужской ласки. Задыхающаяся Зефирина с изумлением осознала, что уже не противится объятиям и ласкам мужа. Более того, она ждет их. И хотя глаза ее были закрыты, она почувствовала, что поведение князя изменилось. Но Зефирина была слишком неопытна, чтобы понять причину такой перемены.
Грубое сопротивление уступило место любовной борьбе, в которой не мог ошибиться мужчина, хорошо знавший женщин.
Зефирина, чье тело будто ощетинилось тысячью мелких иголочек, призывала на помощь весь небогатый опыт своей юности.
Она стыдилась себя, презирала собственную слабость и ненавидела этого человека еще больше за то, что он сумел неожиданно вызвать в ней это будоражащее ощущение.
Это было выше ее сил. С трепещущими от возбуждения ноздрями, сладострастно вздыхая, Зефирина чувствовала, как всю ее пронизывает дрожь наслаждения. Зарывшись в юбки, Фульвио сосредоточил все свои ласки в одном-единственном месте, отчего Зефирина лишь стонала и вздыхала.
Столкнувшись с непостижимой тайной плотского наслаждения, Зефирина вся дрожала. Но как бы ни были восхитительны переживаемые ею ощущения, ей все-таки казалось, что она опустилась до уровня самого примитивного животного, просто какая-то самка в бреду!
«Это ужасно… Он превратит меня в свою вещь, в свою игрушку, в свою рабыню… лишая меня всякой воли…»
Губы князя целовали ее губы. Вдруг, каким-то сверхусилием, она оттолкнула его от себя и даже нашла силы произнести:
– Вы самое мерзкое существо, которое я когда-нибудь знала…
И тут же едва не вскрикнула от огорчения – ласкавшие ее умелые руки Леопарда неожиданно остановились.
Сквозь опущенные ресницы Зефирина увидела, что Фульвио пристально смотрит на нее. Он пытался понять, отчего она снова обрушилась на него с оскорблениями.
Зефирина воспользовалась паузой и продолжила:
– Я презираю вас, вы мне отвратительны, князь Фарнелло… до такой степени, что и вообразить не можете… Воспользоваться моей слабостью, чтобы броситься на меня словно грубая свинья!..
Дрожа с ног до головы, Зефирина отвернула от него голову, всем видом показывая, как он ей неприятен. Голос Фульвио прозвучал угрожающе:
– Думайте о том, что говорите, донна Зефира…
Молодая женщина открыла глаза и с презрением посмотрела на человека, который все еще удерживал ее лежащей на полу кареты.
Фульвио был очень бледен. Тонкий шрам на его напряженном лице побагровел, а единственный глаз сверкал недобрым огнем.
– Ваши слова слишком серьезны, и если только они не говорят больше того, что вы на самом деле думаете…
– Они говорят не больше, а намного меньше того, что есть на самом деле…
Голос Зефирины при этих словах так исказился, что Фульвио и впрямь мог бы поверить в ее отвращение.
– Принимая во внимание вашу молодость, я готов простить вас, более того, предложить вам свою защиту, а за неимением любви… свою дружбу… Вы швыряете мне в лицо оскорбления… самые страшные, которые может получить мужчина… Но скажите, мадам, что плохого в том, что муж оказывает честь своей жене где и когда ему этого хочется?..
