Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— Мадам говорит по-немецки?
— Немного. Вы, верно, барон Гольдринг, мсье Лютц предупредил о вашем приезде. И я рада, что именно в моей гостинице остановился такой постоялец.
На лице хозяйки гостиницы появилась стандартная, любезная улыбка — неотъемлемое свойство людей, которым в силу своей профессии приходится прислуживать другим.
Моника глядела куда-то мимо Генриха. Её лицо, такое оживлённое за минуту перед тем, стало замкнутым, неприветливым.
— Я хотел бы, мадам, заказать ужин на две персоны к девяти часам.
— О, пожалуйста! — проговорила хозяйка. — Что бы вы хотели заказать?
— Форель, курицу по-французски с картофельным гарниром и салат.
— Сейчас очень трудно с продуктами, но для своих постояльцев… Ужин приготовить в отдельном кабинете?
— Да, а сейчас я попросил бы вас прислать мне в комнату бутылку бордо, коньяка, две бутылки фруктового ликёра и бутылку шоколадного.
Генрих положил на стойку деньги.
— Сдачи не надо! — бросил он небрежно и, взяв прейскурант, написанный по-немецки, начал его просматривать.
— Ведь Лютц сказал, что этот барон очень богат, — долетела до него фраза, сказанная вполголоса по-французски.
— Успел награбить! — сердито бросила Моника.
— Придержи язык, Моника!
— Он всё равно стоит как чурбан, ничего не понимает.
— Отнеси ему заказанное, — приказала мадам.
Генрих, пряча улыбку, положил на стойку прейскурант и пошёл к себе. Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали и в номер вошла Моника, неся на подносе бутылки с вином. Поставив их на стол, она молча направилась к двери.
— Одну минуту, мадемуазель!
Моника остановилась у самой двери и ждала.
— Вы говорите по-немецки? — спросил Генрих.
— Говорю, но очень редко, потому что не люблю ни языка, ни… — Девушка замолчала.
— … ни самих немцев, — закончил за неё Генрих.
Моника молчала.
— А вы храбрая! И всё же я не советую говорить такие вещи немецким офицерам.
— Каждый свободен в своих вкусах. Мне, например, больше нравится русский язык. Он такой мелодичный!
— Я имел возможность его слышать — ведь я прибыл с Восточного фронта.
— С Восточного фронта? — В глазах Моники Генрих увидел нескрываемое любопытство.
— И могу вас уверить, что русские женщины не говорят немецким офицерам таких вещей, как вы.
— Они молча терпят оскорбления?
— Нет, они стреляют. Стреляют в тех, кого считают своими врагами, — по-французски ответил Генрих.
Глаза Моники широко раскрылись. С минуту она оторопело смотрела на Генриха, шевеля губами, словно хотела что-то ответить, но вошёл денщик, и девушка ушла.
Ровно в девять Генрих был в кабинете Лютца. Тот ещё работал.
— Герр гауптман, неужели так много дел? Ведь уже девять! А вы все работаете.
— Я поджидал вас и, чтобы не сидеть сложа руки, кое-что подготовил на завтра, — пояснил Лютц, закрывая папку с бумагами. — А как вы устроились, барон?
— Неплохо. Уже познакомился с хозяйкой и её дочкой.
— И Моника успела вам надерзить?
— Было немного, но мне кажется, что в конце концов мы с нею поймём друг друга.
— Вон как! — искренне удивился Лютц. — Ну, когда вам посчастливится наладить отношения с Моникой, вам будут завидовать все офицеры и сочтут великим дипломатом.
Вскоре оба сидели в уютном кабинете и ужинали. Хозяйка ресторана, мадам Тарваль, прислала к столу по-настоящему хорошее вино, да и ужин был приготовлен отлично, гауптман ел с большим аппетитом. Когда подали жареную форель, Лютц, поражённый, воскликнул:
— О, я вижу, что вы завоевали если не симпатию Моники, то симпатию мадам Тарваль. С первого дня знакомства она уже начала угощать вас такими блюдами.
После ужина Генрих заказал ещё бутылку коньяка и коробку сигар.
— Так, говорите, работы будет много? — спросил он, пригубив рюмку.
— Раньше было легче, — вздохнул Лютц. — Когда дивизия стояла компактно, штаб размещался в Экслебенце, и работы было куда меньше.
— А чем вызвана смена расположения дивизии? — поинтересовался Генрих.
— Видите ли, вначале французы вели себя тихо, спокойно. Но после нашего поражения под Москвой они подняли голову. Появились так называемые маки, стреляют они в большинстве случаев из-за угла и преимущественно в офицеров. Случается, что взрывают железнодорожные линии, мосты, а то и военные объекты. Части СС и полиция одни уже не в силах справиться с ними. Поэтому охрана военных объектов поручена нашей дивизии. Вот и вышло, что нашу дивизию пришлось разбросать в разных пунктах на протяжении девяноста километров от Сен-Мишеля до самого Шамбери.
— А маки после этого притихли?
— Наоборот. Они ещё больше активизировались. Дело усложняется тем, что им помогает население. Две недели назад отряд маки совершил нападение на лагерь русских пленных. Маки перебили охрану, которая, к слову сказать, вела себя чересчур беспечно, и несколько сот русских ушли с ними в горы. Погоня не дала никаких результатов. И вот за несколько дней до вашего приезда маки, уже вместе с русскими совершили нападение на автоколонну с боеприпасами. Теперь они чудесно вооружены нашим же оружием.
— Я надеялся, что отдохну здесь после Восточного фронта, а выходит, как говорят русские, попал из огня да в полымя.
Гауптман начал подробно рассказывать о недавней операции карательного отряда против партизан. Генрих внимательно слушал, не забывая следить, чтобы рюмка Лютца не оставалась пустой. Вскоре гауптман был изрядно навеселе.
А пока Гольдринг и Лютц ужинали в уютном номере ресторана «Темпль», Моника мчалась на велосипеде к небольшому селу Понтемафре, вблизи которого стояла электростанция, снабжавшая энергией расположенные вокруг населённые пункты. Четыре километра по асфальтированной дороге Моника проехала за какие-нибудь четверть часа.
— Мне надо видеть Франсуа, я привезла ему ужин, обратилась она к знакомому слесарю.
— Для вас, мадемуазель Моника, достану его из-под земли, эх, счастливый этот Франсуа! — прибавил тот с откровенной завистью. — Такая красавица сама приезжает к нему на свидание.
И этот слесарь, и все на электростанции были уверены, что Моника невеста Франсуа, чего ни он, ни девушка не опровергали.
Наоборот, чтобы подчеркнуть близость с молодым рабочим, Моника нарочно при всех протянула Франсуа маленький узелок с ужином. Франсуа отвёл девушку в глубь двора и, присев на доски, развязал узелок. Издали они действительно напоминали влюблённых. Но если бы кто-нибудь подслушал их разговор, он был бы очень удивлён: то, о чём говорили эта красивая девушка и высокий, худой, очень подвижный человек с коротко остриженными волосами, никак не напоминало тех милых глупостей, которыми обычно забавляются влюблённые.
