Тень Земли: Дар - Андрей Репин
Серый Вихрь поднял голову и пристально посмотрел на дрожащую спину мальчика. Тотчас зашевелились и остальные.
– Гррригорий, Грришенька! – спросонья заверещал зяблик.
Григорий поднялся, стянул с себя рубаху и вылез наружу. Подошел к стройной молодой березе и прижался к стволу. Его тело было покрыто зеленовато-бурой шерстью, а руки голые, как у людей. Суровое лицо лешего выражало в этом момент беспредельную радость, он блаженно улыбался, как ребенок. Но вот взгляд его упал на Глеба, он нахмурился и озабоченно спросил:
– Ты, никак, захворал, сынок, а? Простыл что ли?
– Да нет, – через силу ответил Глеб. – Холодно только очень. И нос не дышит.
– Вон как! Стало быть, захворал. А нам еще идти полдня. Что же нам с тобой? Для начала мы напоим тебя горяченьким. Разведем огонь.
– Так сырое же все, – возразил мальчик слабым голосом.
– Уж как-нибудь! Здесь, конечно, не моя земля – была когда-то моей, а теперь не моя. Но лес, какой бы он ни был, лешего никогда не подведет.
И действительно, минут через десять запылал костер. От него исходило такое живительное тепло, что Глеб не только сразу согрелся, но даже повеселел, простуда отступила куда-то в носоглотку и там скреблась, наполняя нос и горло болезненной тяжестью. Зато в голове стало посвежее. Он три раза с удовольствием чихнул, высморкался, прокашлялся и подумал: хорошо бы позавтракать горячим!
Григорий осмотрел оставшиеся припасы и решил сварить грибную похлебку. Жареные грибы, коренья и кое-какие травки – вот и вся заправка, но какой вкусный получился суп! Его забелили сметаной, посыпали свежей зеленью, и дали больному на пробу. Пока Глеб ел, леший насобирал кучку подберезовиков, нанизал на пруток и запек над золой, посолив и полив конопляным маслом. Прикончив свою долю горячего и выпив травяной чай, Глеб в придачу сгрыз четыре морковки и почти забыл о болезни. Волк и кот ходили на охоту, но вернулись ни с чем – у них было мало времени, хозяин торопил в дорогу. Им тогда накрошили остатки хлеба, размочили в грибном бульоне, и они на пару очень быстро расправились с этим, до блеска вылизав супный горшок.
День еще как следует не разгулялся, часы показывали без четверти девять, когда компания покинула гостеприимную рощу. Глеб шел налегке, его ранец с учебниками покоился в мешке Григория. «Налегке» еще не значит «легко» – ноги-то гудели еще со вчерашнего дня, да и болезнь дала о себе знать насморком, кашлем и тяжестью в голове, как только загасили костер. Можно было бы сказать, что Глеб едва переставлял ноги, но это слишком слабо. На самом деле он едва не падал, несмотря на частые остановки. У него даже пропал аппетит, глаза застилала колючая темень, сердце как будто перекочевало в голову и настойчиво било в виски: топ-стоп, топ-стоп. Сначала он спрашивал, сколько еще идти, намечал себе ориентиры и радовался, когда достигал их. Но дальше открывалась такая же нехоженая земля, и он падал духом. Скоро он уже ни о чем не думал, только брел, опустив голову, держась за руку лешего.
Они шли часов пять лугами, а потом выбрались на дорогу. Было за полдень, и до Лещинного леса оставалось всего ничего. Вновь потянулись деревья лесополосы, только не веселые, как вчера, а унылые и мокрые. Небо, серое и беспокойное, уже несколько раз проливалось моросящим дождем, одежда промокла насквозь.
Никифор тоже еле переставлял лапы, его шерсть впитала в себя столько влаги, что потяжелела, наверное, раза в три. Он брел, опустив усы и волоча хвост по асфальту, и выглядел так жалко, что Григорий взял его на руки. Вскоре, правда, кот попросился обратно на землю, потому что лешему трудно было нести его и одновременно прикрывать ладонью от ветра зяблика, сидящего на плече. Зяблику тоже было не весело, он быстро истратил запасы бодрости и сидел, нахохлившись, распушив перышки, чтобы удержать побольше воздуха, нагретого маленьким горячим тельцем.
Только волк бежал по-прежнему ровно, подняв нос и внимательно осматриваясь по сторонам. Именно он и заметил первым подозрительные темные фигуры впереди на дороге. Шерсть его вздыбилась как щетина, в глазах зажглась кровавая ненависть – он узнал троглодитов. Компанию как ветром сдуло с дороги. Притаились в кустах и долго вглядывались сквозь моросящий дождь, пытаясь разобрать, что делают враги посреди дороги в такую скверную погоду.
Фигуры не шевелились, и их было мало, поэтому Григорий осторожно двинулся вперед. Они приблизились к месту и увидели четырех мертвых троглодитов, застывших в таких позах, как будто смерть настигла их прямо на бегу, их темные лица (или морды) выражали тяжкую муку.
– Похоже, их загнали до смерти, – сказал Григорий. – Это те самые. Хотел бы я знать, что они делали у самых моих владений. И где пятый?
– Это не охотники, – рыкнул волк. – Падаль!
– Этого кто-то полоснул по спине. Глубокая рана, – заметил его хозяин. – Не нравится мне это. Что-то тут не так. Я чувствую чьи-то мерзкие козни.
Глеб впервые в жизни видел мертвые тела. Ему было жутко, смерть витала над этим местом. Он не старался что-то понять, не чувствовал удовольствия от вида павших врагов, напротив – ему было жалко их. Он смотрел на фигуры и представлял, как им было больно. Троглодиты выглядели отвратительно. У одного на шее было ожерелье из чьих-то зубов – очевидно, военный трофей, – владелец вцепился в него двумя руками, будто сопротивляясь удушью. Еще один умер, схватившись за живот. Сбитые в кровь мохнатые четырехпалые ноги свидетельствовали о долгом пути, которого не выдержали даже башмаки из дубленой кожи.
– Собаке – собачья смерть, – сказал Григорий, плюнув на одного из мертвецов, и двинулся дальше. Глеб побрел следом.
Часа через два, когда путники уже подходили к лесу, и Глеб уныло размышлял про себя, чем мокрый холодный лес может быть лучше мокрой холодной дороги, отыскался пятый троглодит. Они бы не заметили его в придорожных кустах, если бы не волчье чутье. Серый Вихрь страшно зарычал и набросился на врага, который делал слабые попытки подняться и приготовиться к защите. Огромный зверь с ходу вцепился ему в горло зубами, повалил и поставил передние лапы на грудь.
– Стой! Стой! Не убивай его, пожалуйста! – не понимая самого себя, закричал Глеб.
Волк на секунду выпустил жертву и с удивлением посмотрел на мальчика. Потом примерился вновь прикусить окровавленную шею,
