Даниил Мордовцев - Замурованная царица
«Утробное право» состояло в том, что первая, законная жена фараона пользовалась особым значением, и ей воздавались почести, отличные от других: она являлась преимущественной представительницей законного престолонаследия. Обыкновенно женатый на принцессе-наследнице фараон возводил на престол для совместного с собой царствования малолетнего сына своего, как бы упрочивая и узаконивая его именем, соединенным со своим именем, все свои действия и распоряжения перед народом и страной. При назначении фараонами удельных князей и наместников обыкновенно наследником удела считался внук царя, рожденный от дочери его, но не сын его и не сын сына его. Таким образом, закон лежал на стороне «женской утробы». Геродот говорит даже, что в обычае египтян было — возлагать попечение о престарелых и дряхлых родителях на дочерей, а не на сыновей.
В утро, следовавшее за прибытием Адиромы в Фивы, вся многочисленная семья Рамзеса находилась в саду, примыкавшем к женскому дому и обнесенном высокой каменной оградой. Стройные пальмы, сикоморы и громадные бананы давали достаточную тень саду, хотя солнце подобралось уже довольно высоко. Младшие члены семьи фараона, мальчики с локонами юности на щеках и девочки с золотыми обручами на головах в виде змея-уреуса, затеяли шумную игру, соответствующую ходячим интересам своего века: они изображали две воюющие стороны, из которых одна сторона представляла собой египтян, а другая — презренных обитателей страны Либу. Некоторые девочки-принцессы плакали, когда на их долю выпало быть презренными либу, и жаловались своим черномазым статс-дамам, что мальчики-принцы хотят отрезать у них руки по праву победителей.
Сторону обиженных сестренок приняла хорошенькая Снат, или Нитокрис. Она сказала, что превращать египтян и египтянок в презренных либу может только богиня Изида.
— Где же, милая Снат, мы возьмем Изиду? — спросила самая маленькая принцесса, Гатор, названная так по имени богини красоты и любви.
— Я буду Изидой, — отвечала Нитокрис. — Принесите мне цветок лотоса и несколько колосьев пшеницы.
Маленькие принцессы бросились исполнять приказание старшей сестры и скоро явились с цветком лотоса и колосьями.
Шалунья Нитокрис приняла на себя важный вид богини.
— Становитесь на колени перед божеством! — сказала она повелительно.
Девочки тотчас же исполнили приказание богини, но некоторые юные принцы заупрямились, боясь превратиться в презренных либу. Однако Нитокрис продолжала свою роль.
— Начинаю с младших, — сказала она. — Гатор! Выбери себе один колос.
Юная принцесса дрожащей рукой вынула один колос из общей связки.
— Теперь отрывай от колоса одно зерно за другим и говори: Египет-Либу, Египет-Либу, так до последнего зерна. Если последнее зерно будет Египет, то, значит, ты египтянин; если же последнее зерно будет Либу, то и ты будешь презренным либу.
Девочка со страхом начала отрывать зерно за зерном.
Руки ее дрожали.
— Египет-Либу, Египет-Либу, — шептала она.
Все фараонята собрались вокруг и с жадным любопытством следили за процессом отрывания от колоса зерен, повторяя вслух: «Египет-Либу, Египет-Либу».
— Египет-Либу, Египет-Либу, Египет…
Гатор вся вспыхнула от неожиданности, от счастья: последним зерном у нее было — Египет.
— Милая Снат! — закричала она радостно. — Я египтянин!
Она вся светилась восторгом, глазки ее блестели. Это заинтересовало и мальчиков.
— Теперь я! Теперь мне! — приставали они к важной Изиде.
Нитокрис всех отстранила повелительным жестом.
— Теперь тебе, Рамзес-Горус, — сказала она, протягивая руку с колосьями младшему братишке.
Юный принц не без страха вынул колос.
— Египет-Либу, Египет-Либу, Египет-Либу, — шептал он, отрывая зерно за зерном.
Интерес зрителей возрастал все больше и больше.
— Египет-Либу, Египет-Либу, Египет…
— Либу! Либу! — захлопала в ладоши счастливая Гатор.
— Либу! Либу! — повторяли другие девочки. — Ты презренный либу! Либу!
— Я не хочу! 15 не хочу! — обиделся юный принц и бросил свой ощипанный колос.
Все юные фараоны пришли в волнение. Начались протесты. Девочки держали сторону Изиды.
— Теперь кому вынимать колос?
— Теперь Миамуну-Аммону.
— Нет, теперь Путифаре — она моложе Миамуна.
— Неправда! И мне восемь лет, и тебе!
— Мне восемь лет было давно — я старше!
— Нет, я старше: я из утробы царицы, а ты из утробы рабыни.
— Неправда! Моя мама тоже была царевна.
Дети слышали от старших об «утробном праве» и теперь препирались о старшинстве не по возрасту, а по праву рождения.
Но в это время в саду показалась сама царица Тиа в сопровождении своего первенца, Пентаура.
— А! Мама! — радостно проговорила Нитокрис, сбрасывая с себя всю напускную важность богини. — А с нею и Лаодика.
— Лаодика! Лаодика! — взволновались юные принцессы, а за ними и юные принцы, и все бросились навстречу царице и Лаодике.
Последняя по-прежнему смотрела задумчиво и грустно, хотя в выражении лица замечалось менее тоски и подавленности. Жена Рамзеса, когда Бокакамон представил юную дочь Приама ко двору, приняла ее очень любезно, ласково, совершенно с материнской нежностью: грустная судьба молодой девушки и несчастия, постигшие царство ее отца, расположили сердце царицы Египта в пользу бедной сиротки. Самая наружность Лаодики очаровала всех. Красота ее являлась чем-то невиданным под знойным солнцем тропиков, где лица почти так же смуглы, как и лица нубийцев, между тем как юная троянка была беленькая и с таким цветом волос, который казался чем-то необычайным черноволосым египтянам.
На мужчин дома Рамзеса Лаодика произвела еще более сильное впечатление, чем на женскую половину двора фараона. Пентаур, которому нравилась светло-каштановая хеттеянка Изида, теперь был до безумия очарован белолицей и золотистоголовой троянкой. Он готов был не отходить от нее, ловил каждый ее взгляд, жадно любовался ее плавными, грациозными движениями и восхищался нежной мелодией ее голоса. Он уже мечтал, что если сбудется то, что он задумал с матерью, то Лаодика будет сидеть с ним рядом на престоле Аммона-Горуса, украшенная двойным венцом и змеем-уреусом.
Красавица и любимица матери, юная Снат-Нитокрис, точно так же смотрела на задумчивую и грустную троянку, как на божество. Ничего подобного, ничего прелестнее Лаодики она не видала в жизни. Вся страсть пробудившейся в ней женщины обратилась на Лаодику: она полюбила ее первой любовью пламенной дочери знойного африканского юга. Она теперь первая подбежала к ней.
— Лаодика! Милая Лаодика! Дай мне поцеловать тебя! — говорила она, ласкаясь к троянке. — Я тебя сегодня не целовала… Я всю ночь видела тебя во сне: мы с тобой рвали на берегу Нила цветы лотоса, и сама богиня Гатор, в виде белой голубки, принесла тебе лучший цветок. Ах, я забыла, как у вас называется богиня Гатор, — болтала Нитокрис, не давая никому сказать слова.
