Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
«Сдавайтесь, коли хотите жить!» – кричали из толпы. Переводчик отвечал за казаков, что они не для того укрепились, чтобы сдаться. «Переходи на нашу сторону!» – кричали киргизы переводчику. «И тогда не перейду, когда у нас будет кровь по колено!» – ответил Халилов.
Казаки были хорошо защищены от выстрелов, но их бедным лошадям на первых же порах стало сильно доставаться. Израненные, перепуганные, они начали ржать, потом кидаться вон из каре, через верблюдов, которые, в свою очередь, подняли жалобный крик от нестерпимой боли. Наконец, когда несколько канатов лопнуло, лошади вырвались на простор, и сейчас же попали в руки киргизов. Видя, что казаки мало терпят, а больше достается лошадям, киргизы отошли назад; тогда их пули стали перелетать через каре – бить своих же, что стояли на другой стороне. Скоро, впрочем, они заметили свою ошибку: собрались к одной стороне и стали готовиться к штурму. Те, которые имели пики, слезли с лошадей, а конные продолжали палить. В это время из-за гор подскакало еще несколько партий. Пешие киргизы, двумя большими толпами, человек по двести, с гиком бросились на каре. «Какой же, братцы, нужно смерти краше: по 40 человек на одного!» – закричал казак Косоножкин, когда киргизы уже лезли в каре.
В эту самую минуту вожаки-киргизы выпрыгнули из каре и перебежали к мятежникам. «Не робейте, братцы! – крикнул Коржов, – не давайтесь живыми в руки, вырывайте у них пики!» Казаки стали вырывать у киргизов пики, которыми они неуклюже тыкали из-за первого ряда верблюдов: нахватали штук 70, хотя при этом накололи себе руки. Тогда киргизы начали метать пики; казака Косоножкина ранили в бок.
Видя малочисленность команды, мятежники становились все смелее; врывались в каре сначала поодиночке, потом кучками – завязывалась общая свалка. Казаки отбивались, чем попало: шашками, обломками пик, работали кулаками. У казака Богомолова выбили шашку; два дюжих киргиза схватили его за волосы и потащили из каре. Он выхватил из-за пояса пистолет и хватил курком по голове сначала одного киргиза, потом другого – оба упали с проломленной головой. А там вскочил киргиз с ружьем; только он спел его поднять, чтобы выстрелить, Косоножкин выхватил ружье и ударил его прикладом. В другом месте Карташев рубанул шашкой здорового киргиза, но шашка, попав на кольчугу, согнулась; Карташев не потерялся: обернул шашку и полоснул киргиза эфесом по лицу. Ворвался еще один панцырник с двустволкой наперевес; он пробежал мимо семи человек – все согнули свои шашки об его кольчугу. «Бей его, ребята, по рукам ниже локтя!» – крикнул Коржов. Посыпались на киргиза удары: руки у него опустились, двустволка упала и сам он покатился через верблюдов. Славно дрались казаки, но их было мало, а киргизов все прибывало да прибывало. Кровь лилась ручьями, сила казаков слабела… Одно им было облегченье, что киргизы подхватывали своих раненых и убитых; лезло-то их много, а дрались не все. Казаки пуще всего боялись, чтобы киргизы не порезали веревок и не испортили каре. С пиками в руках, разом, они выскочили вперед, не допуская киргизов в середину. Те скоро заметили, что Коржов – старший в партии, и стали в него целить больше, чем в других. Перебили в его руках две пики, а когда он нагнулся поднять третью, его пырнули сзади, с коня, копьем в спину, повыше пояса. Коржов распоряжался по-прежнему, но вскоре почувствовал вторую рану, картечью, в правую руку, повыше кисти. Отважный фейерверкер свалился на землю: «Братцы, не робейте, хотя я вам не помощник!». Казаки отбивались из последних сил; надежда на помощь оставила, всякий готовился умереть. Коржов, прислонившись к спине верблюда, тяжело дышал; он сам видел, что наступают последние минуты предсмертной борьбы, что у казаков опускаются руки… Вдруг киргизы бросились к лошадям и стали отступать. Казаки оторопели: они не знали, что и подумать. А дело было простое.
Волошинов, удрав от киргизов, проскакал благополучно верст 10; близ Орженца он наткнулся на трех всадников, стоявших пикетом и наблюдавших за отрядом. Пока киргизы соображали, откуда и что это за человек, Волошинов успел проскочить. Тут только они опомнились и погнались за ним. Волошинов на всем скаку стал стрелять, но выстрелы его пропадали даром; киргизы отпустили пики и совсем уже изловчились приколоть казака. К несчастью, он уронил еще шомпол от пистолета. Тогда Волошинов попробовал зарядить без шомпола: всыпал в дуло порох, вложил пулю – все это на скаку – ударил пистолетом об луку седла и, обернувшись, выстрелил назад. Один киргиз сейчас же повис на шее своей лошади; товарищи подхватили его под руки и остановились. Оставалось недалеко, Волошинов добежал руслом Чегана и, явившись в отряд, первое время ничего не мог сказать; его конь упал от изнурения. Живо собрались два взвода стрелков и побежали к Чаграю; одно орудие, под командой сотника Фомина, догнало стрелков уже на ходу. В 3 1/2 часа отряд сделал 25 верст; кто уставал садился на лафет или артиллерийскую лошадь; казак Волошинов ехал на свежей лошади.
«Слава Богу, ребята, – сказал, вздохнув, Коржов, – вот и наши!». Толпа конных киргизов еще раз бросилась на несчастную команду, но из каре раздался дружный залп, с другой стороны шлепнула граната, – и толпа рассеялась. Как подошли стрелки к транспорту, как осмотрелись да заглянули в середину, так у них защемило сердце от боли: вокруг побоища лежали убитые киргизы, раненые и убитые лошади, кучи изломанного оружия; внутри каре – все залито кровью. Два казака лежали мертвые, семь – тяжело раненных, а прочие, тоже израненные, точно выскочили из адского огня. Их белые рубахи изодраны, окровавлены; лица измучены долгим страданием; один просит, чтобы ему дали пить, а другой умоляет Христом Богом, чтобы его прикончили. Остался невредим лишь казак Киреев: «Где Коржов? Жив ли?» – спросил первым делом сотник Фомин. А Коржов и ответа не дает: сидит на том же
