Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень
— Ого, да тут их целый взвод!
Радостно крича и махая рукой, Гриневич поскакал прямо по воде к плывущим людям. Отмель кончилась, и вода стала лизать брюхо лошади.
Пловцы ещё барахтались в водовороте в ледяной воде. В их движениях теперь чувствовалась растерянность, на чьем-то смуглом лине Гриневич увидел выражение беспокойства. Не понимая в чём дело, командир попытался помочь неизвестным. Конь его теперь уже плыл, и Гриневич протягивал руку, кричал, стараясь перекрыть шум, нёсшийся вместе с грохочущим каскадом из теснины. Командир ухватил одного из пловцов за руку, другого за плечо.
Несколько минут отчаянно сопротивляющиеся пловцы и Гриневич на коне кружились в воде. Лица людей посинели. Наконец коню надоела холодная ванна, и он решительно направился к берегу, таща на буксире двух пловцов.
Подъехавшие к берегу бойцы помогли Гриневичу.
— Придется погреться, обсушиться! — сказал Гриневич, смотря на застывших, лязгающих зубами мускулистых людей. Они были совершенно голы, если не считать набедренных повязок. Мускулы их перекатывались под кожей, лоснившейся в лучах горячего июльского солнца. Гриневича поразило, что один из вытащенных им из воды людей оказался человеком лет шестидесяти, а самый младший был совсем ещё мальчиком.
— Начальник, — сказал пожилой, — отпустите нас... Неудобно стоять перед начальником, едва прикрыв стыд.
— Что вы здесь делаете? — спросил Гриневич, вытряхивая из сапог воду.
— Отпусти нас, начальник, нам надо идти... — Таджик посмотрел на реку. Вдали вниз по течению плыли три чёрных точки.
— Отпущу, только скажите, куда вы плыли?
— Мы никуда не плыли.
— Как?
Гриневич очень удивился, выслушав немногословный рассказ старика.
Оказывается, они купались, просто купались. Старика не устраивают тихие заводи: «Вода там мёртвая», его интересует только бурная стремнина. И в воду он не спускается потихоньку, осторожно. Никакого удовольствия такое купание не представляет. Взять гупсар, обнять его и прыгнуть в бурлящую пену с высоты нескольких сажен, вот это интересно; чтобы стремнина подхватила, бросила вглубь, отшвырнула на поверхность, снова утопила. Вот тут-то смотри в оба, будь ловким, мужественным. Только в такой стремнине человека не прохватит ледяная вода, не пронизает холодом до костей, не сведет судорога, лютому что пловец напрягает мускулы до предела.
— И телу становится так жарко, что «вода кипит», — усмехнулся под конец старик и поклонился.— Отпустите нас.
Но Гриневич попросил рассказать ещё кое-что о головоломном спорте смелых.
Нет, он, старик, не один. Все видели, что сегодня они прыгали впятером.
Он тут же залез на огромный валун и, сложив ладони рупором, что-то прокричал в сторону мыса, где на солнце сразу заблестели тела уплывших вниз по реке людей.
— Все мужчины кишлака плавают в реке, — сказал он, спустившись к Гриневичу. — Одни прыгают с большой высоты, другие с меньшей. Многие мальчики — хорошие прыгуны. Вот это его сын. Он отлично прыгает. Может прыгнуть в воду вот... — Старик огляделся, выбрал утёс высотой в шестиэтажный дом и показал на него пальцем. — Вон с такой скалы может прыгнуть. Разобьётся. Нет, не разобьётя. Бывают, конечно, неловкие люди.
Он слышал о таких неловких, но не из их селения. В их селении на его па-мяти ни один ныряльщик не разбивался. Все молодцы... Что случится, если порвётся гупсар? Во-первых, зачем ему рваться? Кожа крепкая. Только у дурака может порваться. Ну, а если порвётся, тогда легко доплыть до берега. Берег всюду, рукой подать. Да, все умеют плавать. Только без мешка зимой трудно, зимой, в мороз, далеко не уплывёшь, застынешь, утонешь.
— Вы и зимой плаваете... купаетесь?..
Нет, зимой, конечно, никто купаться так не пойдет, зачем? Зимой приходится лезть в реку, когда нужно проведать родных на другом берегу, навестить друзей, побывать на свадьбе. Тогда, какой бы мороз ни стоял, идёшь на берег, надуваешь гупсар, раздеваешься и плывёшь. Конечно, плывешь в таком месте, где вода быстро перенесет на ту сторону, а то плохо придётся. Ну там вылезешь, оденешься, выпустишь воздух из гупсара и пойдёшь. Пока вверх-вниз потопаешь, сраза же согреешься.
Много надо бесстрашия и ловкости в этом необыкновенном спорте. Сколько требуется умения, какой глазомер. От пустячных мелочей зависит жизнь пловца и прыгуна. Обхватив руками гупсар, человек взбирается на скалу, подходит к её краю и бросает вниз щепочку, пучок травы и следит за тем, как они падают, не слишком ли их относит ветер. Здесь, наверху, ветерок может дуть чуть-чуть, а в щели он вдруг такой сильный и резкий, что отнесёт прыгающего в сторону и бросит на камни. Брошенная сверху щепочка или веточка помогает избрать в прыжке правильное направление. Пока летит щепочка или пучок травы, прыгун внимательно изучает струю воды. Не вспучивает ли её там, где не нужно, не свалился ли здесь кусок скалы, не принесло ли стремниною новый валун. Но глаз у горца наметанный. По характеру стремительного течения, по цвету воды — зеленоватому, желтоватому, голубоватому — он сразу же определяет глубину и характер стремнины. По полету щепочки пловец выбирает линию направления прыжка. Он не ошибётся в своём расчёте. Достаточно маленькой ошибки — и он разобьётся, но прыгуны не разбиваются, в худшем случае он вылезает из воды с синяками.
— И не боитесь? — спросил Гриневич.
— Почему не боимся? Немного сердце стучит в груди... Но это хорошо. У храброго человека должно же стучать сердце.
Сейчас ещё рано и купается мало людей, но к вечеру прибудут с гор жнецы и обязательно начнут прыгать. Вон они едут уже вниз.
Гриневич посмотрел вверх. По склону огромной горы двигалась целая скирда пшеницы. Она скользила на своеобразных санях с широчайшими полозьями, по накатанной до глянцевитого блеска полосе, извивающейся между тёмными деревьями арчи и грядами скал. Двигались сани не очень быстро, но легко и плавно. За санями спускались, опираясь на посохи, люди.
— Вот тот в красной чалме — наш лучший прыгун, — сказал с гордостью старик-пловец. — Он прыгает там, где никто не прыгает. Он переплывает реку в половодье. Где хочет, там переплывает. Не боится ни водопадов, ни кам-ней.
— То-то вы такие загорелые да мускулистые!
— Мускулов у них не занимать стать.
Гриневич стремительно обернулся.
Перед ним стоял мокрый, полуголый, улыбающийся Пётр Иванович. В руках он держал, прижимая к животу, бурдюк, такой же, как у горцев.
— О-о! — только и мог выговорить комбриг. — Доктор!
— Алексей!