Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
Если до этого над ристалищем стояла тишина, то теперь она сделалась мертвой: все мужчины и женщины замерли, в напряженном ожидании не осмеливаясь даже дышать. Осторожно отошел назад Гуюк, поднявший было руку, чтобы коснуться плеча отца, но опустивший ее так, что тот и не заметил.
Тысячи глаз устремились на потного, запыхавшегося Чагатая, стоящего сейчас внизу на пыльной дорожке. Он тоже смотрел снизу вверх на Угэдэя, стоявшего на дубовом балконе, и глаза его, как ни странно, светились гордостью.
Через несколько мгновений раздался общий выдох, подобный дуновению летнего ветерка. Люди смеялись над тем, как сами же замерли с напряженными лицами.
Угэдэй сделал шаг вперед, так, чтобы его было видно – видно всем. Вновь наступило молчание. Ристалище, возведенное по рисункам христианских монахов, прибывших в Каракорум из Рима, имело вид европейского амфитеатра. Как и обещали христиане, оно каким-то образом усиливало звук: слова долетали до каждого уха. Вынув отцовский волкоглавый меч, Угэдэй высоко его воздел:
– Обещаю вам, что я, как хан, буду защищать мой народ, чтобы держава наша росла и крепла. Слишком много лет мы живем в мире. Так пусть же свет теперь устрашится наших грядущих деяний!
Слова Угэдэя утонули в восторженном реве. А в чаше арены звук усилился настолько, что Угэдэя чуть не отбросило назад. Угэдэй снова поднял меч, и толпа неохотно и не сразу утихла. Ему показалось, что брат внизу на арене кивнул. Вот уж действительно странная это штука – родство.
– А теперь я возьму клятву с вас! – прокричал Угэдэй своему народу.
Глашатай выкликнул девиз:
– Единый народ под рукой одного хана!
Слова подхватило гулкое тысячеголосое эхо.
Громовой отзвук окатил Угэдэя. Он крепче сжал рукоять меча и, чувствуя словно чье-то прикосновение к лицу, подумал, не дух ли это отца. Удары сердца раздавались все реже и реже, с диковинными перебоями.
Для завершения церемонии глашатай воззвал еще раз, и ристалище откликнулось:
– Отдаем тебе наши юрты и лошадей, наши соль и кровь! Честь тебе!
Угэдэй закрыл глаза. Его грудь содрогалась, голова раскалывалась, сознание плыло. От резкой боли он едва не пошатнулся, а правая рука, внезапно ослабев, согнулась. На мгновение ему показалось, что это конец.
Открыв глаза, он понял, что все еще жив. Более того, он был теперь ханом, преемником Чингиса. В глазах постепенно прояснялось. Угэдэй глубоко вдохнул летний воздух, чувствуя мелкую дрожь. Он видел повернутые к нему тридцать тысяч лиц. Когда силы вновь вернулись к нему, он радостно воздел руки.
Последовавший гул его едва не оглушил. Это гремел голос народа, ожидавшего за пределами города. Завидев огни, зажженные в честь нового хана, там услышали приветственный крик и подхватили его.
Той ночью Угэдэй прогуливался по коридорам своего дворца бок о бок с Гуюком. После всех треволнений дня обоим не спалось. Сына Угэдэй застал с телохранителями за игрой в кости и позвал пройтись – со стороны отца жест довольно редкий, но в ту ночь Угэдэй был в ладу с собой и со всем миром. Удивительно, что усталость его не брала, хотя хан даже не помнил, сколько уже не спал. Кровоподтек на лице пошел всеми цветами радуги. Перед церемонией его специально припудрили, но потом Угэдэй, сам не зная об этом, снова открыл его, почесав лицо.
Коридоры вели к аркадам, окружавшим дворцовые сады, сейчас тихие и спокойные. Луна проглядывала сквозь дымку, и освещенные ею дорожки тянулись в темноте белыми нитями.
– Я бы предпочел отправиться с тобой, отец, в цзиньские земли, – признался в разговоре Гуюк.
– Этот мир стар, сын мой. Завоевание тех земель началось еще до того, как ты появился на свет. И посылаю я тебя с Субудаем, бывалым воином. С ним ты увидишь и покоришь новые земли. И я буду тобой гордиться, – в этом у меня сомнений нет.
– А сейчас ты мной не гордишься? – спросил Гуюк.
Проронил как бы невзначай, но ему так редко выпадало бывать с отцом один на один, что он просто высказывал мысли вслух, без утайки. К его неудовольствию, отец ответил не сразу.
– Ну почему. Конечно горжусь, но это отцовская гордость. Если ты намереваешься стать ханом после меня, то ты должен вести воинов в сражение. Должен добиться того, чтобы они видели, что ты не такой, как они… Понимаешь меня?
– Не совсем, – ответил Гуюк. – Я ведь и так делал все, чего ты от меня хотел. Вот уже несколько лет я исправно командую туменом. Ты же сам видел медвежью шкуру, которую мы привезли. Я внес ее в город на копье, и даже мастеровые всё побросали и приветствовали меня.
Эту историю Угэдэй знал во всех подробностях. Он попытался вспомнить что-нибудь из того, что на этот счет говорил его отец.
– Послушай меня, сын. Вести за собой шайку молодых повес, пускай даже на медведя, еще не значит одерживать великие победы. Я же видел твоих друзей, они при тебе как… щенки.
– Ты ведь сам сказал мне выбирать командиров и самому взращивать их, – ответил Гуюк.
В его голосе звучала обида, и Угэдэй почувствовал, что начинает злиться.
