Луи Бриньон - ДАрманьяки

Священник перекрестил всех и покинул заключённых.

Тем временем на улицах Парижа творилось нечто невообразимое. Десятки тысяч парижан, вышедшие в то утро из своих домов, исступлённо выкрикивали:

– Смерть арманьякам! Слава герцогу Бургундскому!

Казнь должна была состояться на площади Пилори, где проводились казни чаще всего. Площадь находилась в непосредственной близости от Шатле. За день до казни на площади соорудили помост, в середине которого была поставлена плаха. Вокруг помоста, полукругом, соорудили длинные деревянные скамьи, которые имели в высоту несколько рядов. Таким образом, каждый ряд возвышался над предыдущим. Сделано это было для того, чтобы высшая знать, для которой и соорудили эти скамьи, могла свободно наблюдать за казнью. В середине этого сооружения поместили два кресла – для короля и королевы. Хотя следует заметить, что мало кто верил в то, что король Франции, заточивший себя во дворце Сен-Поль и не покидавший его стен более пяти лет, приедет на казнь. Тем не менее кресло для него было приготовлено. Уже к семи часам утра близлежащие улицы к площади были забиты народом, который в эти дни буквально сходил с ума, выражая свою преданность герцогу Бургундскому. Все лавки Парижа, в которых продавалась красная или лиловая ткань, опустели. Парижане скупили всё то, что походило на пурпурный цвет – цвет Бургундии. Множество людей, стоявших на улице, были облачены в одежды ярко-красного цвета. У многих в одежду были вколоты живые цветы. Все они с нетерпением дожидались полудня – назначенного времени для казни. Ближе к одиннадцати, когда в тюрьме Шатле осуждённые начали исповедоваться, к площади начали съезжаться кареты со знатью, которая немедленно занимала места напротив помоста. Народ слабо приветствовал знать. Она их не интересовала. Появление королевы и, что совершенно удивительно, короля Франции было встречено приветственными криками. У короля, по всей видимости, настало временное просветление, которое чередовалось с приступами безумия. Мало кто ожидал его появления, и меньше всех королева. Но она без усилий сделала вид, будто безмерно счастлива его присутствием. Король первым вышел из кареты и, не оглядываясь на королеву, что было не совсем тактично, в сопровождении небольшой свиты прошёл к своему месту. Один из придворных – Буа-Бурден – предложил королеве руку, на которую она и опёрлась, выходя из кареты. Он же проводил королеву до её места рядом с королём. И только после того, как она села – удалился. Едва королевская чета заняла свои места, как раздался мощный взрыв приветственных криков.

– Да здравствует герцог Бургундский!

– Слава Бургундии!

– Слава великому герцогу!

Герцог Бургундский ехал на белом коне, облачённый в блестящие на солнце доспехи, на которых был выбит крест святого Андрея. Андреевский крест также был вышит на плаще лилового цвета, прикреплённом к плечам сзади. Герцога сопровождали двадцать рыцарей, роскошное облачение которых намного превосходило облачение королевской свиты. Приветствуя парижан благосклонной улыбкой, которая не сходила с лица герцога Бургундского, под несмолкающие крики он спешился, направляясь на отведённое ему место рядом с королевой Франции.

– Ваше величество, – герцог поклонился королю, тот в ответ кивнул.

– Мадам, – герцог Бургундский поцеловал протянутую руку королевы, задержав её чуть дольше положенного. В этом был весь герцог. Королева сделала попытку покраснеть, но у неё не получилось. Герцог Бургундский сел справа от королевы, чуть ниже неё.

– Я у вас в долгу, – шепнула ему королева, – вы избавили меня от этого несносного Арманьяка.

– Надеюсь, мадам, – герцог Бургундский устремил на королеву страстный взгляд, – вы найдёте способ отблагодарить меня?

– Я думаю над этим, – королева кокетливо улыбнулась герцогу Бургундскому.

– Я слышал, вы были в плену, кузен, – не вовремя раздался голос короля, – крестовый поход закончился плачевно. Турки разбили вас под Никополем. Надеюсь, вы не слишком страдали в плену, у турок?

Герцог Бургундский был явно озадачен словами короля.

– Я пробыл в плену менее года, сир. К тому же эти события имели место одиннадцать лет назад.

– Время скоротечно, кузен! – король вздохнул, погружаясь в обычное состояние полного безразличия.

Никто из тех, кто слышал слова короля, так и не понял, что он имел в виду.

По новому взрыву криков и проклятий все поняли, что осуждённые покинули Шатле. И действительно, ровно без четверти 12 повозка, запряжённая двумя чёрными быками, в которой везли стоящих заключенных, покинула стены Шатле. Впереди заключенных следовала небольшая процессия. Вся процессия была облачена в престранные одежды. У всех на головах были венки из роз. Процессия пела какую-то весёлую песню. В общем, создавалось впечатление, будто затевается некое торжество, а не казнь. Повозку с заключёнными сопровождали десять стражников, ехавшие по обе стороны. Люди, сыпля проклятиями, расступались перед процессией. Проклятия сыпались на заключенных тысячами, отчего в воздухе повис непрекращающийся гул. Но люди не ограничились одними проклятиями. У многих в руках оказались гнилые помидоры и яйца, которые тут же были пущены в ход.

– Смерть подлым арманьякам! Смерть изменникам!

Все трое сохраняли невозмутимый, а правильнее сказать – равнодушный вид. Ни яйца, ни гнилые помидоры, ни многочисленные проклятия никак не сказывались на выражении их лиц. Лишь граф изредка бросал взгляд на сына, который держался с непоколебимой твёрдостью. Всё верхнее одеяние приговорённых состояло из белых рубашек, на которых оставались следы желтоватого и красноватого цветов после попадания яиц и помидоров. Осуждённые под непрекращающийся град проклятий достигли площади Пилори. Их вывели из повозки и подвели к помосту с плахой. Огромного роста палач с крепкими ручищами, в которых легко умещалось древко топора, стоял на помосте и следил за осуждёнными.

Гилберт де Лануа, распорядитель казни, поднялся на помост и коротко бросил палачу:

– Приступай!

– Среди них ребенок! – последовал немного неуверенный ответ палача, – мне не приходилось казнить детей.

– Придётся, – коротко бросил Гилберт де Лануа, покидая помост.

Палачу явно не понравились эти слова. Сквозь прорезь маски глаза палача с неприязнью следили за мрачной фигурой Гилберта де Лануа.

Герцог Бургундский встал со своего места и взмахнул белым платком.

Ги де Монтегю поднялся на помост. Прочитав короткую молитву и бросив последний взгляд на своего друга, он встал на колени и положил голову на плаху.

Палач одним уверенным ударом отсёк ему голову.