Эд. Арбенов - В шесть тридцать по токийскому времени

Я не сказал всего этого полковнику. Не посмел. Янагита мог обидеться. Он задал вопрос, желая услышать похвалу. Я же собирался преподнести огорчение. Да и было ли мое мнение объективным? Минутной встречи мало для вынесения приговора человеку.

Еще одно соображение останавливало меня. Я не знал, на кого работает Сунгариец, вернее, против кого. Если против нас, он опасен, если против врагов — незаменим. Наверное, он работал против врагов. Это главное…

Я сказал:

— Интересный человек.

Янагита поправил свои круглые, в золотой оправе, очки — он так делал, испытывая волнение:

— Находка.

Высокая похвала. Не всякий наш агент удостаивался такой оценки. Мне подумалось, что это находка самого полковника. Потом узнал: Сунгарийца добыл Доихара Кендзи. Странно, почему Янагита, тщеславный и эгоистичный человек, превозносил чужие заслуги. Значит, «гость» слишком дорого стоил. Прикосновение к нему обогащало.

Теперь уже я не способен был высказать свое мнение о «госте», если бы меня к этому даже принудили. Сунгариец принадлежал второму отделу генштаба.

Дождь не прекращался. Как часовой механизм, небо посылало на Сахалян ровные порции влаги — ни больше ни меньше. Час, два, сутки, неделю могла продолжаться эта процедура, пока все вокруг не намокало, не превращалось в желтый кисель. И сам город становился желтым…

Это окончание, вернее, продолжение рассказа капитана японской секретной службы.

Начало было другим. Неожиданным и для Язева и для нас.

Министерству внутренних дел в Ташкенте доставили пакет с заявлением военнопленного Сигэки Мори. Он сообщал, что среди военнопленных японцев находятся два сотрудника Харбинской военной миссии, занимавшихся разведывательной работой против СССР, и что они продолжают оставаться сотрудниками миссии, точнее, секретной службы Японии, хотя и миссия и служба юридически не существуют. Поскольку эти бывшие сотрудники предложили Сигэки продолжить работу, начатую в Харбине и Дайрене, иначе говоря, считать себя, как прежде, секретным агентом, он ставит об этом в известность советскую контрразведку.

«Я сложил оружие 20 августа 1945 года, война с Советским Союзом кончена, — писал Сигэки. — Если говорить откровенно, демобилизовался я раньше и не желаю снова брать в руки оружие, пусть даже тайное».

Спустя три дня Сигэки Мори сидел в кабинете подполковника Н. и рассказывал:

— Никакого поручения генерал-лейтенант Янагита мне не давал. Не помню, чтобы давалось оно другим офицерам перед тем, как покинуть штаб Дайренского военного округа.

— Возможно, Янагита беседовал с офицерами разведки без свидетелей?

— На эту тему вряд ли. Офицеры секретной службы находились в распоряжении второго отдела штаба Квантунской армии или военной миссии, а штаб уже не существовал, как не существовала и сама Квантунская армия.

— Указание могло исходить от генштаба Японии. Как вы считаете, такой вариант допустим?

— Допустим. Однако из Токио никогда не поступали приказы, адресованные непосредственно рядовым офицерам. Все-таки должен быть посредник — начальник миссии или руководитель одного из отделений штаба, ведь дело шло о новой разведывательной акции после объявления капитуляции. Насколько мне известно, такого плана в генштабе не было. Квантунская армия — армия наступления. Это ядро, вокруг которого объединялись остальные силы, способные подчинить себе весь Дальний Восток. Мне часто приходилось читать предписания органам разведки на случай войны, и ни разу я не сталкивался с пунктом, предусматривавшим наши действия в случае поражения и тем более капитуляции. Этот термин я услышал только 17 августа. Он показался мне нелепым, не соединяющимся с Японией, искусственно привязанным к ней. И, возможно, потому невоспринимаемым чувствами. Нам все время говорили о превосходстве нашего оружия, о той высокой миссии, которую мы несли на континенте. Это была не догма — я офицер, поймите, и способен здраво оценивать события и идеи. Мы действительно переделывали мир на свой лад. Нравится или не нравится людям такая переделка — никто не интересовался, в том числе и я: Лишь позже ко мне пришла мысль о каком-то заблуждении… Ну, я отвлекся. Плана секретной работы в тылу противника после выхода Японии из войны не было…

— Предполагаете или знаете точно?

— Предполагаю… Хотя все сказанное мною доказывает отсутствие такого плана.

— Следовательно, двое сотрудников военной миссии, оказавшись в советском тылу, очень глубоком — Фергана находится от Токио на расстоянии более девяти тысяч километров, — по собственной инициативе начали разведывательную работу в интересах секретной службы Японии?

— Именно так.

— По инерции?

— Да.

— Немного наивно, не правда ли?

Пауза. Долгая пауза…

— Пожалуй, наивно.

— Вам, конечно, известно, что немецкая разведывательная служба еще задолго до окончания войны законсервировала свою агентуру в других странах. А Германия, между прочим, тоже не собиралась капитулировать. Помните хвастливые слова Гитлера: «Куда ступила нога немецкого солдата, оттуда он уже не уйдет!» И в это время Шелленберг подписывал секретнейшие приказы о консервации разведывательных точек за рубежом, особенно на оккупированной территории. Эти приказы с перечнем адресов, фамилий, кличек, паролей упрятали так глубоко, что и сейчас их нелегко отыскать. За копиями списков охотится разведка и контрразведка всех государств мира. Как видите, обширная программа побед не исключает лаконичного пункта о возможном поражении и сохранении сил для реванша. Пример гитлеровской секретной службы не уникален, надо полагать. Он, пожалуй, даже типичен. Как вы находите?

Снова пауза…

— Во многом мы подражали немецкой разведке, это верно, даже переняли в свое время систему Вильгельма Штибера, но это лишь истоки. Секретная служба Японии шла своим путем, воспитала чисто японский тип разведчика.

— Суперразведчика?

— Я бы назвал иначе — фанатичного разведчика.

— В этом его сила?

— И сила и слабость… Иногда он становится слепым.

Внимательный, очень внимательный взгляд подполковника. Профессиональный интерес вначале, а потом просто человеческий. Удивительная личность этот Сигэки Мори. Впрочем, настоящий разведчик всегда удивителен. А Сигэки — разведчик, мыслящий критически.

— Предположение, которое я высказал, не противоречит характеристике японского разведчика, данной вами, господин Сигэки, напротив, пожалуй, подкрепляет его. Поражение в открытой войне не всегда является поражением в войне тайной. Солдат складывает оружие, разведчик сохраняет его.