Генри Хаггард - Мари

Я молча кивнул головой, желая сохранить спокойное дыхание. Потом, трепеща от возбуждения, ибо если бы я промахнулся при следующем выстреле, состязание было бы мной проиграно, я взял ружье из рук Ханса. Едва я успел это сделать, как показался один-единственный гусь, летевший так же высоко, как и другие, но таким образом, как если бы «его лягнул ногой сам дьявол», — как заметил Ретиф. На этот раз я учел и скорость и высоту, но выстрелил с замиранием сердца.

Он упал вниз, как камень, чуть-чуть сзади меня.

— Баас, баас, — шепнул Ханс, — еще чересчур далеко вперед. Зачем целиться в глаз, когда к вашим услугам все тело?

Снова я кивнул головой и в то же время издал вздох облегчения. Наконец-то соревнование пошло живо. Вскоре появилась новая группа гусей, перемешанных с утками. Я выстрелил в крайнего, и он упал, пораженный прямо в грудь. Тогда я почувствовал, что полностью овладел собой и уже не ощущаю страха.

Короче говоря, хотя два гуся и были исключительно трудными, так как летели на большой высоте, я все же убил следующих трех птиц одну за другой и был уверен, что смог бы убить еще больше дюжины без промаха, ибо теперь я стрелял так, как никогда до этого.

— Скажи, племянник Аллан, — с любопытством спросил Ретиф во время паузы между пятым и шестым выстрелами, — почему твои гуси падают не так, как у Эрнана?

— Спросите об этом у него… и не разговаривайте со мной, — ответил я и в следующее мгновение свалил вниз пятого, лучшим выстрелом из серии.

Крики удивления и аплодисменты раздались со стороны собравшихся и я заметил, что Мари машет мне белым платком.

— Это конец, — сказал рефери.

— Еще минутку прошу вас не двигаться, — ответил я.

— Я хочу выстрелить в нечто иное, что не входит в условия состязания: мне хочется, чтобы вы увидели, могу ли я убить двух птиц одной пулей, как это сделал хеер Перейра.

Он согласился с моей просьбой кивком головы и протянул руку, призывая собравшихся не двигаться и приказывая замолчать Перейре, который пытался вмешаться.

Теперь, когда состязание по сути было закончено, я увидел двух соколов, кружащихся над ущельем, очевидно, совершенно не встревоженных стрельбой. Я поднял ружье и долгое время ожидал, пока, наконец, не подвернулся удобный случай… Я увидел, что большой сокол — самец — перекрещивал линию своего полета прямо над своей самкой, а между ними было расстояние каких-нибудь десять ярдов.

Я прицелился, я рассчитывал, — ибо в течение секунды мой мозг представлял собой род счетной машины, — я рассчитывал различные круги и скорости птиц. Затем, с чем-то вроде молитвы на устах, я нажал спуск…

Нижний сокол упал! Пауза в полсекунды и вниз повалился верхний сокол, падая убитым на свою мертвую самку!

Теперь даже со стороны тех буров, которым не нравилось превосходство англичанина, раздались крики одобрения. Никогда еще они не видели подобного выстрела. По правде говоря, я и сам такого не видел…

— Минхеер Ретиф, — сказал я, — ведь я предупредил вас, что намереваюсь убить их обоих, не правда ли?

— Да, вы предупредили об этом… Всемогущий! Предупредили! Однако, скажите мне, Аллан Квотермейн, человеческие ли у вас глаза и рука?

— Вам следует спросить об этом моего отца, — ответил я, пожав плечами и усаживаясь с нахмуренными бровями на стул.

Буры стремительно подбежали ко мне, а Мари буквально летела впереди них, как ласточка, в то время как их плотные женщины догоняли сзади и создали своего рода круг возле нас, все говоря одновременно. Я не прислушивался к их разговорам, пока не раздался громкий голос Перейры.

— Да, это сделано хорошо, очень хорошо, но ведь все равно, дядюшка Ретиф, я настаиваю на своей победе, поскольку я подстрелил шесть гусей против его пяти.

— Ханс, — сказал я, — принеси моих гусей, — и они были принесены, каждый с аккуратной сквозной раной, и положены рядом с гусями Перейры.

— Теперь, — обратился и я к Ретифу, — проверьте раны у этих птиц, а затем у той, второй птицы, которую убил хеер Перейра, когда подбил двух одновременно. Я полагаю, вы обнаружите, что его пуля была разрывная.

Ретиф пошел и внимательно осмотрел всех птиц. Затем он с проклятием отшвырнул последнюю и воскликнул громовым голосом:

— Минхеер Перейра, почему вы опозорили нас перед этими двумя англичанами? Я утверждаю, что вы пользовались луперами или другими надрезанными пулями… Смотрите, смотрите!.. — и он указал на раны убитых Перейрой птиц.

— А почему же мне было не пользоваться ими? — холодно ответил Перейра. — Соглашение было о том, что мы должны использовать пули, но не предусматривалось, что их нельзя надрезать. Несомненно, хеер Аллан поступил так же.

— Нет, — ответил я, — когда я говорил, что буду стрелять пулей, то имел в виду целую пулю, а не разрезанную в куски и составленную снова вместе таким образом, чтобы после вылета из дула она смогла сама развернуться подобно второму выстрелу. Но я не хочу говорить на эту тему. Все в руках хеера Ретифа, который и даст свое заключение, если ему угодно.

Этот убедительный аргумент подействовал на буров, а Мари зашептала мне:

— О, я довольна, Аллан, ибо какое бы они не вынесли решение, все равно победил ты, а это хорошее предзнаменование.

— Я не улавливаю, каким предзнаменованием могут служить гуси, любимая, — ответил я, — хотя, пожалуй, это тянется со времен древних римлян. Так или иначе, мне кажется, что предсказания плохие, так как собирается какая-то шумиха…

И как раз в этот момент Ретиф поднял руку и провозгласил:

— Тише! Я принял решение. В условиях состязания не было сказано, чтобы пули не нарезались, и поэтому птицы Перейры все должны засчитываться. Однако, эти же условия говорят о том, что любая случайно убитая птица не засчитывается, следовательно, один гусь должен быть вычтен из общего числа гусей Перейры, которое остается равным для обоих стрелков. Так что состязание закончилось… вничью и, поскольку сегодня гуси уже пролетели, оно должно быть проведено в другой день.

— О! Если здесь возникают какие-то проблемы, — сказал Ретифу Перейра, почувствовавший, видимо, что общественное мнение складывается в основном против него, — пусть англичанин берет себе деньги. Я полагаю, что он в них нуждается, поскольку сыновья миссионеров, как правило, не богаты.

— Проблем никаких нет, — возразил я, — бедный или богатый, я даже за тысячу фунтов не стал бы снова состязаться в стрельбе с тем, кто выкидывает такие грязные штучки. Оставьте себе деньги, минхеер Перейра, а я возьму свою кобылу. Рефери сказал, что состязание закончилось вничью, так что на этом все…