Генри Хаггард - Мари
Но, по правде говоря, вопросы такой высокой политики тогда были далеки для такого простого юнца, каким был я. А вот что дошло до моего сердца и заставило его болезненно сжиматься, так это сознание того, что если Анри Марэ и его друзья переселятся, то и Мари должна будет волей-неволей отправиться с ними и тогда я, как англичанин, не смогу быть в этой рискованной компании, Эрнандо де Перейра и сможет и будет…
На следующий день после возвращения в результате воздействия свежего воздуха, изобилия вызывавшей аппетит вкусной пищи и умеренной дозы понтака, — благородного капского вина, являющегося гибридом портвейна с бургундским, — я почувствовал себя настолько лучше, что смог попрыгать вокруг дома на костылях, которые Ханс смастерил из кафрских дротиков. А еще на следующее утро, когда моя поправка пошла усиленным темпом, я серьезно занялся стрельбой, так как на подготовку к состязанию осталось всего лишь пять дней.
Так случилось, что за несколько месяцев до этого один молодой англичанин из хорошей семьи, — его именовали достопочтенным Вавассером Смитом, — сопровождавший какого-то высокопоставленного родственника в Капскую колонию, забрел в наши края в поисках охоты, в чем я смог оказать ему посильную помощь. Он привез с собой кроме другого оружия, принятого в те времена, очень красивое мелкокалиберное ружье с пистонами — тогда еще совершенно новое изобретение. Оно было работы мастера из Лондона по имени Д. Пардей и стоило большую сумму из-за совершенства конструкции. Когда достопочтенный В. Смит, о котором, кстати, я с тех пор ничего не слышал, начал готовиться к отъезду в Англию, будучи молодым парнем с благородным сердцем, он в качестве сувенира любезно оставил мне это ружье, которое до сих пор находится у меня.
Это произошло примерно за шесть месяцев до того времени, о котором я пишу, и в течение этих месяцев я частенько пользовался этим ружьем для стрельбы по дичи, такой, как антилопы и дрофы. Я обнаружил, что это оружие величайшей точности боя на расстоянии до двух сотен ярдов, хотя, когда я пустился в отчаянную скачку в Марэсфонтейн, я не взял его с собой, потому что оно было одноствольное и с чересчур узким каналом ствола, чтобы при крайней нужде заряжать его разрывными пулями — луперами. Однако, вызвав Перейру, я решил использовать именно это ружье, и никакое другое… И не будь я владельцем именно такого ружья, пожалуй, я и не отважился бы на это состязание.
Тогда мистер Смит оставил мне вместе с ружьем большой запас специальных пуль и новых пистонных капсюлей, не говоря уже о прекрасном импортном порохе. Так что имея в достатке боеприпасы, я взялся за тренировку. Усевшись в кресле в ущелье рядом со стоянкой, через которое пролетало множество горных голубей на значительной высоте, я начал стрелять в них.
Теперь, в моем возрасте, я могу сказать без риска быть названным хвастуном, что у меня есть дар и это дар меткого стрелка, которому я обязан некоторой любопытной комбинации: рассудительности, быстроты глаза и твердости руки.
Я могу честно заявить, что в свои лучшие дни я не встречал человека, который смог бы побить меня в стрельбе по живым целям. Это я вскоре доказал, так как сидя в ущелье обнаружил, что могу сбивать большое количество быстрых горных голубей, когда они проносились надо мной, причем не дробью, а отдельными пулями…
Так что дни шли, а я практиковался, каждый вечер обнаруживая, что я делаюсь искуснее в этом ужасно трудном спорте. Я изучал все возможности своего ружья в зависимости от скорости полета птицы, ее расстояния от меня и осложнений, создаваемых скоростью ветра, и освещенностью в то или иное время дня. За это время я выздоравливал настолько быстро, что в конце недели был почти в своем нормальном состоянии и хорошо ходил пешком, правда, с помощью палки.
И, наконец, наступил этот полный событиями четверг и около полудня, — я долго лежал в постели в это утро и не стрелял, — я выехал, или, вернее, меня вывезли в капской тележке, запряженной двумя лошадьми, в место, известное под названием Гроот Клооф, или Большая Лощина. Над этим узким ущельем дикие гуси пролетали со своих пастбищ на возвышенности к другим пастбищам, лежавшим в нескольких милях ниже, а оттуда, я полагаю, прямо к морскому побережью, откуда они возвращались на рассвете.
Прибыв ко входу в Большую Лощину около четырех часов дня, мы с отцом были удивлены, увидев там много буров, мужчин и женщин, приехавших верхом или в тележках.
— Боже мой, — сказал я отцу, — если бы я знал, что из-за состязания в стрельбе будет такая суета, я не думаю, что смог бы в нем участвовать.
— Гм, — ответил он, — я думаю, что здесь другое дело, далекое от вашего состязания. Я не сделаю большой ошибки, сказав, что все это устроено для оправдания публичного собрания в укромном месте, чтобы отвлечь внимание властей от подозрительного запаха собрания…
В сущности говоря, мой отец, видимо, был прав. Еще до того, как мы прибыли сюда, большинство буров после долгих споров решились, наконец, стряхнуть пыль колонии со своих ног и искать для себя дом в новых краях, на Севере. В настоящее время мы были среди них и я заметил, что у всех лица озабоченные и растерянные. Питер Ретиф бросил на меня взгляд, когда мне помогали выбраться из тележки отец и Ханс, которого я взял с собой, чтобы он заряжал оружие, и некоторое время смотрел с недоумением. Очевидно, его мысли были где-то далеко. Затем, он, видимо, все вспомнил и весело воскликнул:
— Ба! Да ведь это наш маленький англичанин прибыл на состязание как человек, который всегда держит слово. Друг Марэ, прекратите разговоры о своих потерях, — это он сказал предостерегающим тоном, — поздоровайтесь с ним.
Тогда подошел Марэ и с ним Мари, которая залилась румянцем и улыбалась, но мне показалось, что сегодня она выглядела уже взрослой женщиной больше, чем когда-либо до этого; теперь она как бы уже оставила позади свое девичество и столкнулась лицом к лицу с реальной жизнью и всеми ее заботами. Следуя за ней, близко, очень близко, как я моментально заметил, шел Эрнан Перейра. Он был даже еще шикарнее одет, чем обычно, и держал в руке красивое новехонькое одноствольное ружье, также снабженное пистонными капсюлями, но с чересчур большим каналом ствола для охоты на гусей.
— О, так вы уже снова чувствуете себя хорошо, — сказал он доброжелательным голосом, который, однако, звучал не совсем искренне. В действительности мне показалось, что он желал мне совсем другого…
— Прекрасно, минхеер Аллан, я готов отстрелить вашу голову. Ха, ха, ха! (Он, конечно, шутил, но я подозреваю, что охотно сделал бы это). Уверяю вас, что кобыла уже почти моя, потому что я здорово напрактиковался, не правда ли, Мари, что известно всем аасфогелям (грифам) в округе.
