Сергей Шведов - Ведун Сар

— Ты ведь приехал не один, высокородный Орест?

— Со мной более сотни лучших моих агентов, готовых обеспечить твою безопасность, сиятельный Майорин.

— Я не о том, — поморщился префект. — С тобой был юноша лет двадцати.

— Это Либий Север, — догадался Орест. — Магистр Эмилий попросил меня позаботиться о своем пасынке. А божественный Авит просил тебя, сиятельный Майорин, принять молодого комита в свою свиту.

— Север, — задумчиво проговорил префект. — Он сын магистра двора Валериана?

— Можно сказать и так, — ушел от прямого ответа комит агентов.

Судя по всему, Майорин знал о слухах, сопровождавших рождение Либия, во всяком случае, никаких уточняющих вопросов он задавать не стал. Что касается Ореста, то он и без прямых указаний со стороны императора и его сиятельного зятя уяснил стоящую перед ним задачу: Либий Север должен был исчезнуть, точнее, пасть с честью за Великий Рим. Слишком уж разительным становилось с течением времени сходство юнца с покойным императором Валентинианом. И это сходство, подмеченное многими, могло доставить массу неприятностей людям, чьи права на верховную власть выглядели более чем сомнительно.

— Я очень надеюсь, высокородный Орест, что мы с тобой выполним задачу, поставленную перед нами божественным Авитом. Ибо Бог и закон на нашей стороне.

— Вне всяких сомнений, сиятельный Майорин.

Рекс Тудор благосклонно принял посланца префекта Майорина. Это был долговязый, рыжеватый человек лет двадцати пяти, с большими, чуть выпуклыми синими глазами и довольно приятным лицом, заросшим небольшой бородкой. Четыре года назад благородный Тудор, при содействии божественного Авита, бывшего тогда всего лишь комитом, отправил на тот свет своего старшего брата Турисмунда, вздумавшего заключить союз с Аттилой. Этим своим поступком, на первый взгляд неблаговидным, рекс Тудор спас Рим от гибели, ибо империя почти наверняка не устояла бы против объединенных сил готов и гуннов. Сделав одно доброе дело, верховный вождь готов не замедлил и со вторым — именно Тудор помог Авиту сломить упрямство Римского Сената и стать императором. Трудно сказать, какими посулами хитроумный Авит прельстил этого рыжего молодца, но, похоже, император и рекс действительно понравились друг другу. Во всяком случае, Тудор с охотою откликнулся на предложение римлян принять участие в испанском походе. За это ему была обещана Галисия с богатым городом Лиссабоном, находящаяся ныне в руках свевов. Высокородный Авит подозревал, что далеко не все знатные готские мужи в восторге от нового верховного вождя, что среди них есть и такие, кто, не моргнув глазом, всадят нож в спину Тудора, объявив себя мстителями за предательски убитого Турисмунда. Возможно, именно этим обстоятельством объясняется верность вождя готов союзу с Римом. Ибо в лице божественного Авита он обрел надежную опору в борьбе с многочисленными врагами внутри собственного племени. Если это действительно так, то следует признать, что рекс Тудор обладает недюжинным умом и способностью просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Впрочем, у Тудора был еще один надежный союзник, младший брат, двадцатидвухлетний Эврих, едва ли не самый активный участник трагических событий. По слухам, именно этот молодой человек, с нежным почти девичьим лицом и тщательно выбритым по римской моде подбородком, нанес смертельный удар своему старшему брату Турисмунду. Доверие Тудора к брату было столь велико, что он, отправляясь в поход, назначил Эвриха управлять Аквитанией, в которой готы, к слову, составляли меньшинство. За несколько десятилетий, минувших с того дня, когда готы обосновались в этих землях, варвары сумели найти общий язык с галло-римским населением, но отнюдь не слились с ним, составляя особую воинскую касту. Только готы имели право носить оружие, только они получали деньги из казны на содержание своих семей, и, кроме того, они являлись совладельцами практически всех здешних поместий, деля их доходы с коренной аристократией. Такое совместное владение землей было новшеством в Римской империи, но, как ни странно, оно удовлетворяло почти всех и позволяло сохранять мир в Аквитании вот уже на протяжении почти сорока лет. Формально верховный рекс готов получал право на власть из рук императора, но на самом деле он был практически независим в своих решениях. А гарантией незыблемости его власти являлось готское ополчение, готовое в любой день и час выступить на врага. Собственно, готы, как и франки в Северной Галлии, не несли никаких повинностей, кроме воинских, именно поэтому походы на соседей были их любимым и по сути единственным занятием. В силу этой причины у рекса Тудора не возникло сложностей со сбором ополчения. Рядовые готы семьями и родами вливались в его войско по дороге из Толозы к Пиренеям, доведя численность армии до сорока тысяч человек. Пожалуй, у этой армии был только один недостаток — нехватка кавалерии. И хотя в последние годы конные дружины готских вождей увеличились в числе, все же основу готского ополчения составляли пехотинцы. Снаряженные, кстати, не хуже, а порой и лучше римских легионеров. Во всяком случае, у Ореста была возможность вволю полюбоваться на рослых пехотинцев, уверенно шагающих как по своей, так и по чужой земле. Испанские города, отвыкшие за последнее время от благожелательной опеки Рима, отнюдь не спешили открывать перед федератами империи ворота. Готы появились на этих землях не в первый раз, но любви местного населения не снискали. Высокородному Оресту потребовались огромные усилия, чтобы убедить испанских куриалов поделиться припасами с освободителями. Куриалы стали сговорчивее только тогда, когда рекс Тудор, раздраженный проволочками с продовольствием, столь необходимым его армии, сровнял с землей два города, вставших препятствием на его победоносном пути. Высокородный Орест счел этот урок полезным, а потому не стал пенять готам на жестокость, проявленную в отношении местного населения. По мнению комита агентов, которое он не замедлил донести до ушей Майорина, испанцы, не проявлявшие должного рвения в борьбе с вандалами и свевами, не заслуживали лучшего к себе отношения.

— А кому нужен лишний хомут на шею, — буркнул светлейший Первика, угрюмо глядя на пепелище чьей-то усадьбы, сожженной готами в назидание другим.

Первика стал римским нотарием еще во времена божественного Валентиниана, но, к сожалению, особого рвения в служении Великому Риму не проявил. Причиной тому были не только субъективные, но и объективные обстоятельства. Империя неоднократно за последние двадцать лет пыталась утвердить свою администрацию в испанских провинциях, но ее легионы неизменно терпели поражение в столкновении со свевами и богоудами, коих немало развелось в отпавших провинциях. А поражение военных неизбежно сказывалось на положении гражданских чинов. Налоги если и взимались, то только в пользу свевов или богоудов, но уж никак не Великого Рима. Конечно, зависимость от варваров, не гнушавшихся разбойничьими набегами, тяготила местных жителей, и если бы свевы вдруг убрались из Испании куда-нибудь на край света, местное население горячо возблагодарило бы Господа за свершенное им во благо всего христианского мира чудо. Но нелюбовь к свевам — это еще не повод, чтобы возлюбить римлян. Ибо в испанских провинциях еще не забыли о налогах, втрое, а то и вчетверо превышающих нынешние платежи, кои империя безжалостно выдавливала из своих подданных. Как это ни покажется обидным для римлян, но под жестокой дланью варварских вождей испанцы жили куда привольнее, чем под отеческой рукой божественных императоров. О чем Первика не без ехидства сообщил комиту агентов. Этот кругленький человек с личиком херувима не на шутку раздражал высокородного Ореста, и он с удовольствием послал его куда-нибудь подальше, если бы не настоятельная потребность в хорошем проводнике. А светлейший Первика, который большую часть своей жизни был удачливым торговцем, знал местные дороги как свои пять пальцев. Впрочем, недовольство Ореста, частенько прорывающееся наружу, было вызвано не столько вздорным характером нотария, сколько осознанием того печального факта, что метрополия в лице Вечного Города живет ныне гораздо беднее своих бывших провинций. И это обстоятельство, что там ни говори, не могло не задевать самолюбия человека, считавшего себя истинным римским патрикием. Таких цветущих садов, тянувшихся на многие мили, в Италии, разоренной варварскими нашествиями, сейчас уже не найти. Фруктовые деревья сгорели в кострах многочисленных варварских станов, изъязвивших тело некогда цветущей страны. А богатые города вроде Медиолана и Аквилеи, хранившие в своих чревах неисчислимые сокровища, разрушены едва ли не до основания солдатским сапогом. Но и как после этого не печалиться высокородному Оресту, проезжая мимо горделиво возвышающихся на холмах испанских усадеб.