Валерий Поволяев - Бросок на Прагу (сборник)
— Твоя взяла, капитан, — неожиданно произнес он. — Придется тебе сдать свои комендантские полномочия. И — как можно скорее. Сделать это надо сегодняшней ночью.
— Готов сделать это в любую минуту.
— Ну, минуты тебе не хватит. Насколько я понимаю, ты уже успел обзавестись кое-каким хозяйством.
— Успел, товарищ генерал. Час назад мне передали, что американцы пропустили к нам целый батальон проституток.
— Да, мне об этом тоже доложили. — Егоров с досадою поморщился. — И откуда только они взяли их?
— Обслуживали власовскую армию. Дамочки наши же, русские.
— И это я знаю. — Егоров поморщился снова, помял пальцами виски — история с проститутками ему не нравилась.
Несколько таких дамочек уже попробовали приклеиться к нашим солдатам, обслужить их бесплатно, но надо отдать должное солдатикам, они не клюнули на дармовые сладости, сказали, что предпочитают ухлестывать за немками.
— Но это еще не все, товарищ генерал. Есть данные, что американцы собираются пропустить на нашу сторону и самих власовцев.
— Час от часу не легче. — Егоров, усмехнувшись, поскреб пальцем затылок. — Ладно, пусть пропускают! Встретим достойно. Вам, подполковник, что-нибудь про власовцев известно? — Он перевел взгляд на начальника штаба.
— Пока эти данные еще не подтверждены.
— Вызвал я вас не за этим. — Егоров подхватил пальцами карандаш и стукнул им по карте. — Бад-Шандау наша дивизия оставляет и в полном составе перемещается вот сюда. — Егоров обвел торцом карандаша географическое пятно, похожее на разломленную лепешку, — это был крупный город. Горшков скосил глаза, прочитал напечатанную черными четкими буквами надпись «Прага». — Здесь сидит мощная группировка, которой командует Шернер. Сдаваться группировка не хочет, поэтому утром идем туда. Дорога тяжелая. Смотрите сюда, капитан. — Егоров провел торцом карандаша по пятнистой гряде. — Это Рудные горы, их надо пройти и артиллерии, и танкам. — Генерал поднял глаза, вгляделся в Горшкова. — Впереди пойдет разведка. Вы, капитан…
— Понял, товарищ генерал-майор.
— Пойдете на «доджах», — Егоров наклонил голову, будто утверждая это свое решение. — «Додж» — машина сильная, поэтому потащите с собой пушки — мало ли что… Для оперативности возьмете пару «виллисов» — вдруг понадобится провесить дорогу или отклониться куда-нибудь вбок.
— Вбок — это хорошо, товарищ генерал. — Горшков не выдержал, засмеялся. — Движение вбок — самое милое дело для разведки.
— Отправление — в шесть утра, когда рассветет, сынок, так что поспешай, дорогой. Под твоей командой будет десять «доджей», пушки и рота «тридцатьчетверок». Командир танковой роты — капитан Пищенко. Все понятно, сынок?
— Так точно.
— Карту и маршрут движения получишь перед отправлением.
— Кому сдать дела в комендатуре?
— А вот, — Егоров повел подбородком в сторону подполковника, — ему вот и сдай.
Рассвет над городком Бад-Шандау занимался тревожный, холодный, с низкими громоздкими тучами, едва ползущими над землей. Тучи были переполнены водой, хотя дождя не было.
Серый угрюмый горизонт пробила раскаленная красная полоска, сдвинулась вначале влево, потом вправо, расширилась, в середине ее возник проран, похожий на кроличий глаз, зашевелился, будто живой. Откуда-то потянуло дымом. На небе появилась рябь, притащилась она откуда-то издалека, ползла валами. Горшков подумал невольно: «А вдруг это дым берлинских пожаров?»
Вполне возможно. Берлин, где еще шли бои, не так уж и далеко находился от Бад-Шандау.
В глубине разбитых улиц городка заскрежетали гусеницы — шли танки. Скорее всего, это и была рота, которой генерал усилил группу разведки. Через некоторое время звук танков исчез, потом возник вновь, уже ближе, моторы ревели сильнее, через пять минут головной танк выскочил на площадку, где стояли «доджи» с прицепленными к ним семидесятишестимиллиметровками — пушки были взяты на жесткую сцепку, — с ревом развернулся.
В открытом люке, держась обеими руками за металлический край, как за щит, сидел смешливый светлоусый танкист, щурился довольно, будто только что съел сладкую коврижку, — танкист выкрикнул громко, перебивая рокот мотора:
— Где найти капитана Горшкова?
В ответ Горшков поднял руку:
— Это я.
Танкист ловко выдернул ноги из люка и спрыгнул на землю, оправил комбинезон, перепоясанный офицерским ремнем:
— Капитан Пищенко, командир танковой роты. Когда отправляемся?
— Уже готовы. Ждем карту и маршрут движения. Баки залиты бензином по самую пробку, так что… — Горшков сделал красноречивый кивок в сторону «доджей», — плюс на каждую машину — две двадцатилитровые канистры запаса. У вас как с горючкой?
— Тоже заправились под завязку. И запас кое-какой взяли с собой. С таким расчетом, чтобы без остановок дойти до Праги.
— Ну, остановки все равно будут…
— Только не по части горючего и смазочных масел, — бодро ответил Пищенко.
Тучи над городом сгустились, сомкнулись, тревожная красная полоска, висевшая над горизонтом, пропала.
Через двадцать минут Горшков получил от хмурого майора из штаба дивизии нужные бумаги и скомандовал:
— По машинам!
Первым пошел «виллис», на котором сидели Горшков с водителем, курносым орловским пареньком, сзади — Петронис и Мустафа с автоматами, вторым — «додж» с весело галдящими разведчиками — им тоже, как и Горшкову, надоела комендантская сбруя, рады были ребята, что впереди замаячило живое дело, в кузове «доджа» разместились Дик, забавляющий публику немецкими анекдотами, Юзбеков, сержант Коняхин, еще несколько человек, машина была вместительная, людей забирала много, в третьем «додже» ехали артиллеристы младшего лейтенанта Фильченко.
Горшков приподнялся в «виллисе», оглянулся, глядя, как выстраивается колонна, первый человек, на котором он задержал взгляд, был как раз Фильченко, сидевший рядом с шофером. Длинный, нескладный, в каске, на манер горшка нахлобученной на голову. Капитан приветственно вскинул руку — салют, земеля! — Фильченко в ответ улыбнулся широко, во весь рот, словно получил третий орден вдобавок к двум имеющимся у него, также вскинул руку.
Хороший человек Фильченко, и артиллерист хороший, но иногда бывает смешным, солдаты подшучивают над ним, — впрочем, это носастому, голенастому земляку-земеле никак не мешает, в бою его авторитет бывает непререкаем. На сибиряка, на кемеровца, Фильченко никак не был похож, словно бы слеплен был из другого теста, неморозоустойчивого…
Но Горшков был готов пойти с ним в любую разведку: Фильченко, ежели что, и из огня вытащит раненого, и в бою прикроет, и последним сухарем, присыпанным солью, поделится. Горшков ощутил, как в горле у него возникло блаженное тепло, а губы сами по себе растянулись в улыбке.