Симона Вилар - Поединок соперниц
Обо всем этом мне поведал в Тэтфорде хорошо знавший мою семью старый епископ Радульф в тот день, когда я посетил усыпальницу Армстронгов. Я помолился над прахом отца и братьев — умерших, казненных, сгинувших в заточении от истощения и болезни. Мать же моя покоилась в ином месте — в небольшом монастыре Святой Хильды, которому покровительствовала при жизни. Следовало бы съездить и туда, но поначалу мне необходимо посетить вотчину родителей. Епископ Радульф с похвалой отзывался о том, как ведет дела усадьбы вдовствующая леди Риган, но мой долг — как можно быстрее вступить во владение наследственными землями. Сейчас они ничьи, так как бездетная вдова Этельстана по закону не имеет на них прав, и если в течение короткого времени не объявятся наследники, то, согласно завещанию отца, земли Армстронгов должны отойти аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Неудивительно, что аббат Ансельм был так недоволен моим возвращением.
Земли, власть, богатство — дают огромную силу. И я, новый шериф Норфолка и зять короля, как никто понимал это. Поэтому и был возмущен последней волей Свейна. У меня было ощущение, что отец хотел этим меня обделить, и прежняя обида на него всколыхнулась с новой силой. Но это был грех, ибо известно, что de mortuis aut bene aut nihil [17]. И я трижды прочел над могильной плитой «De profundis» [18]и дал слово, что когда у меня родится сын, я назову его Свейн — в честь деда.
Однако мне пришлось задержаться в Тэтфорде еще на два дня, чтобы по долгу моей новой службы ознакомиться с положением дел в графстве.
Как меня и предупреждали, в Норфолкшире сильна была власть церковников. Аббат Бери-Сент Ансельм, Радульф Тэтфордский, епископ Нориджский и молодой епископ Найджел Илийский являлись самыми богатыми представителями знати в Восточной Англии. Имелось и несколько родовитых нормандских семейств — д’Обиньи, де Клары, де Варрены, но их угодья были разбросаны по всему графству. Основную же массу населения, если не брать в расчет владельцев небольших усадеб, составляли фермеры и крепостные. Имелись и рабы, но число их было невелико, и жили они большей частью в усадьбах и бургах, выполняя обязанности домашней прислуги. Единственное, что показалось мне странным, — малочисленность саксонской знати.
Епископ Радульф ответил на мой недоуменный вопрос:
— Этот край в свое время сильно был наказан за мятежи. Большинство саксонской знати уничтожили, но те, что остались… Видит Бог, я не знаю, чего от них ожидать. Саксы — это всегда готовый взяться за оружие люд. А вы, Армстронг, вы их племени, вы — потомок их королей. Едва вы появитесь, они сочтут вас новым вождем. И тогда опять прольется кровь.
Я постарался успокоить старичка епископа, но он явно побаивался меня и моего нового могущества. А когда услышал, что я получил разрешение на постройку замка, и вовсе приуныл. Похоже, он решил, что я собираюсь возвести цитадель, откуда саксы начнут совершать набеги, и довольно нелюбезно заметил:
— Я был против и тогда, когда Этельстан Армстронг начал возводить Гронвуд.
— Гронвуд?
Я знал, что некогда это было наше имение, конфискованное после мятежа отца. Выходило, что его вернули?
Епископ Радульф взялся пояснить.
— Леди Риган не была бедной невестой, когда Этельстан женился на ней. И она выкупила эту землю для мужа, внеся в род в качестве приданого. Так что Гронвуд теперь у Армстронгов. Если она, конечно, не пожелает его вернуть.
Вернуть? По закону она имела право забрать назад свою брачную долю, но такой оборот меня никак не устраивал. Лучшего места, чем Гронвуд, для постройки крепости нельзя было и пожелать. Имение находилось на возвышенности, расположенной в стороне от заболоченных низин фэнов [19], на берегу живописной реки Уисси. К тому же недалеко от Гронвуда начинались леса — прекрасный стройматериал. И если вдова брата не уступит мне Гронвуд по сходной цене…
Про себя я решил, что женщина, сумевшая ужиться с моим отцом и женить на себе юношу, моложе себя на семь лет, — не иначе как хитрая бестия. И мне нелегко будет ее уломать.
Мы встретились, когда я на другой день прибыл в бург Незерби. Конечно, саксонский бург не мог произвести впечатление на человека, который видел каменные громады Моавского Крака, Сафарда и Крак де Монреаль [20]. И все же Незерби выглядел внушительно. Усадьбу окружал частокол из заостренных бревен, а ворота охраняла бревенчатая дозорная вышка. Далее виднелись крытые тростником кровли с вырезанными еще по датскому обычаю головами драконов на стыках. Усадьба Незерби была замечательна не своей архитектурой, а размерами. Частоколы охватывали значительное пространство с несколькими дворами и хозяйственными постройками.
Первыми нас заметили женщины, возвращавшиеся от реки с корзинами белья. Побросав свои корзины, они бегом кинулись к воротам, громко крича. И тут же прозвучал звук рога, крики, целая толпа слуг выбежала навстречу.
Мы миновали перекинутый через ров мост, проскакали под аркой деревянной башни и остановились во дворе, где раздался хор приветствий. Я узнавал кое-кого из челяди, но большинство были незнакомые мне лица. Что не мешало им орать и радостно приветствовать меня по старой саксонской традиции, уходящей еще в древние патриархальные времена, когда господин и его люди жили одной семьей.
Я заметил Пенду, пробиравшегося ко мне сквозь толпу. Как ни в чем не бывало, он с ходу заговорил о делах: товары распакованы и прибраны, лошадям отведены лучшие стойла, а всем остальным распорядилась леди Риган.
— Она толковая девка, — лаконично закончил свою речь мой верный спутник, а высшей похвалы женщине он не мог и подыскать.
«Толковая девка», как и положено хозяйке, стояла на крыльце дома. Вид у нее был такой, словно она вот-вот лишится чувств. Но пока я спешивался и шел через двор, женщина уже взяла себя в руки, даже выдавила некое подобие улыбки.
«Как она некрасива», — было первой моей мыслью. А второй: «Как элегантна».
Вдова моего младшего брата оказалась низенькой коренастой толстушкой. Лицо круглое, с грубыми, почти мужскими чертами, кожа пористая, с нездоровым жирным блеском. Хороши были только глаза — выразительные, темно-карие, почти черные. И одевалась она с изяществом дамы, привыкшей жить при дворе. Траурные тона ее вдовьего одеяния оттеняла шапочка из белого полотна, плотно облегавшая щеки и подбородок, поверх которой было накинуто покрывало из мягкой черной шерсти, крупными складками ложившееся на плечи и спускавшееся почти до земли. Леди Риган выглядела скорее как саксонка, но при этом и как дама самых благородных кровей.
