Симона Вилар - Поединок соперниц
Таким я его и помнил: вечно чем-то недовольным, угрюмым и пользующимся любым способом, чтобы начать сеять смуту и побуждать саксов к резне. Это ему дорого обошлось. После последней вспышки бунта, уже при Генрихе Боклерке, он лишился многих своих владений, к тому же был казнен его старший сын и соратник Канут. Более того, чтобы тан из Незерби успокоился, король забрал ко двору заложниками двоих других его сыновей. Тогда отец замкнулся в себе, в своей злобе и ненависти.
Обо всех этих событиях я знал лишь по рассказам, так как был еще слишком мал и даже лиц старших братьев не помнил. Мы с моим младшим братом Этельстаном были поздними детьми, свидетельством если не страстной привязанности Свейна к супруге, то его нескончаемой мужской силы. Милдрэд, дочь Гарольда, родила ему одиннадцать детей, из которых семеро сыновей выжили. К тому же говорили, что отец обрюхатил немало крестьянок в окрестностях и даже имел связи с женами йоменов [14], совращал их дочерей. Так что в округе нередко встречались дети, похожие на тана из рода, носящего прозвище Армстронгов [15].
Мать безропотно сносила все. Все свои силы и нежность она отдала этому смутьяну, что как вихрь ворвался в ее жизнь и увез из каменной башни ее родни на Севере, где она тихо жила со своей матерью, возлюбленной Гарольда, Эдит Лебединой Шеей. Она тосковала о прежней жизни, но никогда не жаловалась. Зато мы с Этельстаном с младенчества наслушались рассказов об огромной каменной башне ее родни, поэтому неудивительно, что оба мечтали построить для матери такую же. И теперь я знал, что в мое отсутствие брат сделал все, чтобы воплотить в жизнь ее старую мечту.
С отцом у меня всегда были сложные отношения. Младшие — я и Этельстан — были любимцами матери, но отец проводил все время со старшими. Двое братьев, что остались при нем, выросли такими же, как и отец, дебоширами и смутьянами, но все одно он их любил, а нас, малышей, не замечал. Когда я подрос, все во мне словно взбунтовалось: я стал дерзок с отцом, неуживчив, груб. Возможно, я таким образом хотел привлечь его внимание, а может, не мог простить его пренебрежения к матери, его измен ей. Так или иначе, но Свейн решил, что я паршивая овца в стаде, и меня изъяли из семьи, отправив в монастырь Святого Эдмунда в Бери.
В обители я научился бегло говорить по-нормандски, научился письму, арифметике, латыни и истории. Я стал одним из лучших учеников и мог бы возвыситься, если бы наставником послушников не оказался столь непримиримый противник саксов, как брат Ансельм. Он ненавидел саксов, и каждая моя удача приводила его в ярость. Словно саксу непозволительно хоть чем-то превосходить норманнов. Да и послушником я был не из примерных, что и говорить. Меня томила рутина монастырских будней, мне будто не хватало воздуха за стенами монастыря. Я мечтал о других странах, о путешествиях. И вот однажды, не вынеся очередного издевательства брата Ансельма, я решил наказать его. Уже рассказывал как. И сами поймите, что после подобного я не мог оставаться в Бери-Сент.
Так я стал беглецом. Однако мне вскоре повезло. Молодой граф Мортэн нуждался в писце, я устроился к нему на службу, со временем стал его секретарем, а позднее — оруженосцем. Вместе со Стефаном я переехал в Нормандию, где мог чувствовать себя в полной безопасности, не боясь, что меня узнают и вернут в монастырь.
Уже в Нормандии я стал постигать все науки, полагающиеся юноше из хорошего рода: верховую езду, владение оружием, стрельбу из лука, плавание, сложение стихов и игру в шахматы. И еще я учился манерам, нормандским куртуазным манерам, которые так презирались и высмеивались в доме моего отца, но которые я счел вполне достойными подражания и отвечавшими высокому духу рыцарства. Рыцарем же я страстно хотел стать. А так как Стефан не спешил с моим посвящением, я решил, что пора оставить службу у него.
Я уехал. Это случилось через год после того, как утонули на «Белом Корабле» мои братья-близнецы. Тогда же я в последний раз имел известия из дома. Там все было по-старому: один из оставшихся братьев угодил за дебош в Нориджскую крепость, а отец со следующим из братьев собирает едва ли не ополчение, дабы вызволить его оттуда. Уже тогда я подумал, что добром это не кончится. Но помочь им было нечем, оставалось надеяться на благополучный исход. Я отправил послание матери, сообщив о себе и дав обещание писать всякий раз, когда представится возможность.
И сдержал слово: писал ей из Парижа и Клермона, из Тулузы и Наварры, даже из Кастилии, где впервые скрестил меч с неверными и сама правительница Уррака [16]заявила, что я достоин носить цепь и шпоры рыцаря. Затем я отбыл в Святую землю, где надел белый плащ с крестом.
В Иерусалиме я получил последнее письмо от брата Этельстана. Скорбное письмо, в котором он извещал меня о смерти матери и о том, что один из братьев зачах в застенке, а другой бесславно пал в пьяной потасовке. Отец же притих после навалившихся на него бедствий, словно потеряв силы в борьбе. А на Этельстане лежит теперь все хозяйство, но мой братишка справляется и даже надеется поднакопить денег и исполнить мечту нашей матери — построить каменный замок. Тогда сердце мое невольно затрепетало. Замок! Замок Армстронгов в Норфолкшире!
Я заставил себя не думать об этом. У меня была своя жизнь, свои заботы и волнения. Я и не подозревал, что мне предстоит вернуться. Пока не получил письмо от некой леди Риган из Незерби.
* * *Риган — старое британское имя, еще с тех времен, когда нога завоевателей не ступала на землю Англии. Но при дворе в Руане Бэртрада называла вдову моего младшего брата Ригиной де Шампер, что звучит уже по-нормандски. Я даже подивился, что мой непримиримый отец взял в дом невестку-нормандку.
Я навел справки, и вот что выяснилось. Когда из семерых сыновей Свейна Армстронга остались в живых только я и младший, тихоня Этельстан, он уже на многое смотрел иначе. И признал выбор сына. Леди Ригина была англо-нормандкой из родовитой семьи с запада Англии, откуда-то из Шропшира. Она и ее младший брат Ги де Шампер, будучи сиротами, воспитывались при дворе Генриха Боклерка. О Ги при дворе мало говорили, так как он уехал, едва повзрослев. А Ригина стала фрейлиной при Матильде. Она входила в ее свиту и когда Матильда была императрицей германцев, и когда вернулась и вышла замуж за Жоффруа Анжуйского. А потом Ригина де Шампер встретилась с Этельстаном Армстронгом, вышла за него и стала называться Риган из Незерби — по-видимому, чтобы не злить свекра своим нормандским именем.
Обо всем этом мне поведал в Тэтфорде хорошо знавший мою семью старый епископ Радульф в тот день, когда я посетил усыпальницу Армстронгов. Я помолился над прахом отца и братьев — умерших, казненных, сгинувших в заточении от истощения и болезни. Мать же моя покоилась в ином месте — в небольшом монастыре Святой Хильды, которому покровительствовала при жизни. Следовало бы съездить и туда, но поначалу мне необходимо посетить вотчину родителей. Епископ Радульф с похвалой отзывался о том, как ведет дела усадьбы вдовствующая леди Риган, но мой долг — как можно быстрее вступить во владение наследственными землями. Сейчас они ничьи, так как бездетная вдова Этельстана по закону не имеет на них прав, и если в течение короткого времени не объявятся наследники, то, согласно завещанию отца, земли Армстронгов должны отойти аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Неудивительно, что аббат Ансельм был так недоволен моим возвращением.
