Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем
Офицер повернулся, откинул клапан палатки и задержался на миг перед тем, как исчезнуть в ночи.
— Судьба не сдвинет перед нами стены без весомой причины, — сказал он напоследок.
С этими словами мужчина удалился. Позднее, после нескольких мгновений тишины, до Имко начал доходить смысл произнесенных слов. Полное осознание того, с кем он разговаривал, появилось не сразу, а медленно, будто наполняя его собой. Прежде он никогда не находился к командиру так близко, чтобы разглядеть его, но теперь ему было о чем рассказать. Его военачальнику, человеку, обладавшему властью над жизнями многих, немыслимыми богатствами и почти бесконечной фортуной, еще не исполнилось и тридцати, а он уже стал гением войны — войны, которую, как говорили в армии, он хранил в своем теле рядом с сердцем. Ганнибал Барка.
Прошептав имя командира, юноша позвал слугу. Он попросил человека принести ведро, большую чашу, хоть что-нибудь — но только побыстрее. День преподнес Имко столько впечатлений, что последнее событие он уже не смог переварить. Его тошнило.
ЧАСТЬ 1: ПРЕЛЮДИЯ
В последние дни средиземноморской осени в столицу Римской республики прибыла делегация. Группа послов из города Сагунтума, находившегося в восточной Иберии, попросила аудиенции в Сенате. Когда их просьбу удовлетворили, перед сенаторами выступил муж по имени Грэмини. Он обвел зал выразительным взглядом и заговорил громким голосом — настолько картаво, что римлянам, сидящим на скамьях, пришлось наклониться вперед. Они следили за губами посла, стараясь уловить смысл его речи. Некоторые прикладывали к ушам согнутые ладони, другие морщились и жаловались на слишком уж неразборчивую латынь просителя. Но в конце концов сенаторы поняли суть его слов, и она была следующей: жители Сагунтума боялись. Они боялись за само свое существование. Их город походил на драгоценный камень в оправе дикой страны, изобиловавшей распрями и племенными конфликтами. Они были овцами, живущими по соседству с могучим волком. Имя хищника не являлось новостью, поскольку речь шла об алчущем Ганнибале из Карфагена, сыне Гамилькара Барки, заклятом недруге Рима.
Посланник заявил, что Римская республика напрасно отступилась от Иберии. Африканцы воспользовались этим обстоятельством и расширили свою империю. Они стали более грозными врагами, чем были в дни прежних сражений. Грэмини даже изумился вслух: неужели римляне забыли уроки истории? Неужели они не помнят, сколько вреда причинил им Гамилькар Барка во время последней войны между Римом и Карфагеном? Не будут же они отрицать, что он ушел непобежденным и что конфликт завершился в пользу Рима лишь благодаря ошибкам других людей, стоявших вне контроля африканского полководца? А помнят ли они, что после этой неудачи Гамилькар не только подавил бунт наемников в своей стране, но и начал завоевывать Иберию? Благодаря его усилиям в Карфаген потекли потоки серебра, рабов и строительного леса — богатство, которое ежедневно пополняло сундуки заморского отечества.
Несколько лет назад, по щедрой воле богов, Гамилькар нашел свою погибель, но его зять Гасдрубал Красивый еще больше расширил владения и построил город-крепость Новый Карфаген. Ныне он тоже был мертв: хвала Фортуне, нож убийцы рассек его горло во сне. Однако Гамилькар воскрес в своем сыне Ганнибале, и тот вознамерился завершить миссию отца. Эти трое карфагенян покорили олькадов и разрушили их город Альтею. Они наказали ваккеев, захватили Салмантику и одержали верх в безжалостной войне с племенами, жившими вдоль рек Бетис, Тагус и даже Дурий. Не стоит забывать, что те несчастные обитали дальше, чем жители Сагунтума. Теперь Ганнибал отправился в новый поход на Арбокалу. Если город будет взят — а послы боялись, что это могло уже случиться, — то большая часть Иберии окажется под карфагенским каблуком. На полуострове останется только один крупный город — Сагунтум. А разве они не являются союзниками Рима? Друзьями, которых призывали в тяжелые времена и которые помогали Риму в его бедах и горестях? Вот почему он стоит здесь перед ними и просит о решительной поддержке, так как в следующий раз Ганнибал позарится на Сагунтум.
Ответ дал сенатор Гай Фламиний. Этот уверенный в себе муж выделялся среди других римлян высоким ростом и «ежиком» черных волос, которые торчали иглами на голове, словно он смазал их яичным белком. Сенатор пошутил, что жителей Сагунтума не назовешь с робкими овцами. Они представляют собой сплоченный народ, хорошо известный своей силой, жизнеспособностью и удалью в бою. Он также добавил — уже более резко, — что в пределах Средиземноморья имеется только один могучий волк, и он обитает не в Иберии, а на Тибре. Фламиний не ответил на вопросы иберийцев, но поблагодарил послов за веру и упорство. Сенат обещает рассмотреть их вопрос.
Услышав эти заверения, Грэмини поклонился, но поднял руку, показывая, что он еще не закончил свою речь. Он хотел бы подчеркнуть, что опасность, грозящая Сагунтуму, напрямую связана с верностью Риму. Коль эта верность окажется неоцененной, его безвинные соотечественники станут жертвами трагической несправедливости. Они всеми силами желают оставаться преданными Риму, и он искренне надеется, что республика честно выполнит свои обязательства, поскольку уже находятся люди, называющие граждан Сагунтума глупцами за столь великую веру, возлагаемую на латинского союзника. Грэмини закончил вопросом:
— Вы можете дать слово, что предоставите нам военную помощь?
— Вас еще никто не атакует, — ответил Фламиний. — Было бы неправильно планировать действия до возникновения конфликта.
Он заверил иберийских послов, что те могут возвращаться в Сагунтум в хорошем настроении. Ни один народ еще не пожалел — и не пожалеет — о том, что сделал Рим своим другом.
Получив заверения, Грэмини и сопровождавшие его лица удалились, чтобы приготовиться к обратному путешествию. Сенат, в свою очередь, озаботился вопросами, поставленными иберийцем, и провел в подробных и жарких дебатах весь вечер и следующий день. Сенаторы решили послать вестника к этому выскочке Ганнибалу Барке. Пусть его клетку как следует встряхнут. Пусть он вспомнит о силе Рима и начнет вести себя соответственно. Тем не менее они не пришли к твердому согласию. Им приходилось учитывать ситуацию в других мятежных странах — в Галлии и Иллирии. Решение карфагенского вопроса могло подождать.
* * *
Приплыв в Иберию две недели назад, Магон, самый юный из братьев Баркидов, взял
