Оловянное царство - Элииса
Когда его, Амброзия, таланты заметили и молодого воина начали продвигать, он умолял, чтобы Утера не оставляли под его началом, пока того стегали плетью за пьянство и драки. Если во время следующего дебоша разбираться придется ему, то он не посмотрит на то, что Утер — его кровный брат. И тогда цепь их семейных уз распадется на отдельные звенья. Обида и зависть забылись в сердце через пару недель, а отданный братом приказ о порке не забылся бы и через несколько лет.
— Ты можешь идти, куда хочешь, — сегодня Утер не собирался сдаваться так скоро. Последнее слово должно было остаться за ним. — А я тут подумываю уйти на север, к Адриановой стене2. Там ещё остался кто-то из наших, им помощь будет не лишней. Я, Амброзий, буду бить пиктов, а ты можешь катиться подальше. Доверяй Вортигерну, сколько придется. Ищи свои мягкие зимы, братайся с обовшивевшими бриттами. У тебя, брат, — он зло усмехнулся. — вообще какая-то нездоровая любовь к местным оборвышам. Вспомни хоть ту свою…
«Ту свою» Амброзий помнил отлично. Та своя осталась жить в Каэр-Венте и за утекшие десять лет могла как умереть, так и найти себе мужа. Но тогда Амброзий не мог ни жениться на ней, ни остаться на пару лет в той земле, ни даже сказать, что она ему дорога. Было знойное лето до первой жатвы, до их Лугнасада, а потом его и Утера отправили с остальными солдатами в Регед. До нищих бритток редко доходят весточки из римского легиона, даже до самых красивых. С левкоем и диким шалфеем в густых волосах.
Полузаброшенный лагерь стоял там же, где и всегда. Его ещё не свернули, солдаты бесцельно слонялись между палатками. Вортигерн говорил, что они тянут, ждут его с братом, но с началом промозглой осени выдвинутся в Повис, когда здесь затянут дожди и в Регеде станет уж слишком паршиво.
Ещё пара недель споров — и ему с Утером придется решать. Но лучше он сразу сдохнет в этой осенней грязи, чем отправится на север к стене.
— Где ваш командир? — спросил он солдат у груженной повозки.
Один из них повертел головой, неодобрительно посмотрел на чистые сапоги и доспехи Амброзия, потом куда-то кивнул. Император-солдат, талантливый узурпатор — Амброзий считал, что он прав — Вортигерн ничем не отличался от Флавия Клавдия. У того лишь люди опрятнее. Здесь на острове осталось сплошное отребье — ну, и он с Утером — воистину человек, сплотивший этот змеиный клубок в подобие послушного стада, заслуживает уважения. Лучше идти за умным и нищим, чем за знатным и безнадёжно тупым.
— Вортигерн?
Он негромко позвал, и сутулый человек с простоватым лицом обернулся. Природа сделала этому хитрецу прекрасный подарок — лицо открытое и радушное, как у ребенка. От такого не ждешь ни предательства, ни ума, ни смекалки. Амброзий ценил дружбу с этим выскочкой из низов. Поступок сомнительный даже для полу-бритта.
— А, мой друг! — Вортигерн одарил его широкой улыбкой. Так он и делал — бросался словами «брат», «друг», «великое будущее», «отвага», излучал такое радушие, словно собеседник был его побратимом. Эта превосходная тактика отлично действовала на других — солдаты в его отряде умом не блистали. — Как твой брат, как наш упрямец? Я дам вам чудесных коней — такие звери! — вчера прибились на пустошах, паслись там без седоков. Пойдем, покажу — эй там, приведите коня!
— Вортигерн, я…
— После, мой друг, после, — Вортигерн отмахнулся. В другое бы время за слово «друг» к таким, как Амброзий, ему бы прописали двадцать плетей. — Сначала конь. Прекрасное животное, и ума у него поболее будет, чем у твоего упрямого брата…
Амброзий возблагодарил Небеса, что Утера не было рядом. Иначе бы этот день закончился десятком смертей, и его, Амброзия, может быть тоже. Вортигерн это знал превосходно и широко улыбался. Из него не будет настоящего императора-узурпатора, как многие годы назад, но уже вышел талантливый вождь — опасный, умный и хитрый. Императоры в благовониях имеют вес в Риме, но точно не здесь.
К Вортигерну под уздцы подвели коня. Тот хлопнул его по широкому боку.
— Гляди! Зверь. Этот получше, отдам его тебе, если решишь ехать с нами. Твоему брату достанется пегая кобылка. Слегка походит на корову, признаюсь, но скорости ей не занимать, пускай не думает, что я его обижаю. Но этот — тебе.
Амброзий гладил пойманного коня по бархатистой и мягкой морде, а в голове его вертелось три мысли. Что конь воистину очень красив. Что его, Амброзия, явно хотят купить и этого ничуть не скрывают. И что очередная нить между ним и его братом порвется, если он примет себе этот дар, а брату достанется толстенькая кобылица.
— Зачем тебе отдавать мне белого?
— А что из того? — Вортигерн достал из вычесанной конской гривы пару пожухлых листьев. — В здешнем болоте он не долго будет таким.
Пока Вортигерн уважает его или хотя бы делает вид, а бывший центурион Амброзий ни разу не выказал неприязни, можно надеяться, что новый командир говорит ему правду.
— Белого коня обычно берет себе предводитель. Я на это место не претендую.
Солдат-узурпатор хмыкнул и поджал губы.
— Предводитель берет себе лучшего коня, друг Амброзий. Ему не обязательно быть самым ухоженным и красивым. Хоть сам вымажись белой краской — меня это не волнует. Ну так что, возьмешь себе этого?
Это было очередным отголоском того нового мира, к которому Амброзий еще не привык, а Вортигерн, так яро набивающийся ему в товарищи, был первый глашатай. Мир без правил, но с умением первым забирать, отбирать и доказывать свое превосходство на руинах, пустошах, пепелищах. В этом новом мире он и Вортигерн были равны.
Солдату было совершенно не нужно, чтобы люди видели в нем древнее, языческое божество. Ему было нужно, чтобы в нем видели силу.
Все это время, что они знали друг друга, Вортигерн вел себя на равных с Амброзием. С ним уже очень давно никто так не разговаривал, не смотрел спокойно и прямо в глаза, потому-то он и не гнал от себя этого выскочку, солдата-императора из странного нового мира. Этот хитрый и улыбчивый человек с мертвой хваткой, как у матёрого волка, был первый и единственный за все это время, кто дал забытому центуриону шанс оказаться кем-то ещё. Шанс
