Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пределы мира
Лунное сияние и свет лампы, что сочился из-за гипсовой перегородки, смешивались в воздухе, пропитанном ароматами нарда и алоэ, и мерцали желтоватыми отблесками в ониксовой ванне с водой, где плавали цветы лотоса и лепестки роз. Из-за панно с изображением зарослей плюща и птиц, парящих в воздухе, доносилась приглушенная музыка — нежные звуки флейты и арфы. Стены сплошь покрывали древние египетские фрески, на которых под звуки лютни и бубнов кружились в танце перед восседавшей на троне царственной парой обнаженные девушки. В углу комнаты стояла большая кровать с голубым балдахином на четырех деревянных колоннах, украшенных капителями в форме цветка лотоса.
Александр вошел и направил на Барсину долгий страстный взгляд. В его глазах еще горел палящий свет пустыни, в ушах звучали тайны амонского оракула, и аура магических чар исходила от всей его фигуры: от золотых волос, ниспадавших на плечи, от мускулистой, покрытой шрамами груди, от переливчатых глаз разного цвета, от тонких нервных кистей рук с синеватыми набухшими жилами. Его тело прикрывала лишь легкая хламида, схваченная на левом плече серебряной пряжкой древней работы, которая веками передавалась в его династии по наследству; лоб охватывала золотистая лента.
Барсина встала и тут же ощутила, как утонула в сиянии его взгляда.
— Александрос… — прошептала она.
Он сжал ее в объятиях и стал покрывать поцелуями, влажными и сочными, как спелые финики, а потом уложил на кровать и ласкал теплую надушенную грудь.
Но мгновение спустя царь ощутил, как ее кожа похолодела и роскошное тело напряглось у него в руках. Александр уловил в воздухе неопределенную тревогу, и это пробудило его задремавшие было инстинкты воина. Он резко обернулся и заметил метнувшуюся к нему фигуру, увидел занесенную руку с кинжалом, услышал визгливый дикий крик, прозвучавший в стенах спальни, — и тотчас этому звуку ответил крик Барсины, полный страха и боли.
Александр легко повалил нападавшего и придавил его к полу, выкручивая ему руку, чтобы тот выпустил оружие.
И царь, несомненно, тут же и убил бы его вставленным в лампу тяжелым подсвечником, если бы не узнал пятнадцатилетнего мальчика — это был Этеокл, старший сын Мемнона и Барсины! Мальчик бился, как попавший в капкан львенок, выкрикивая оскорбления, кусаясь и царапаясь.
Привлеченная переполохом, прибежала стража и схватила злоумышленника. Поняв, что здесь произошло, командир воскликнул:
— Покушение на жизнь царя! Отведите его вниз, для пыток и суда.
Но Барсина с плачем бросилась в ноги Александру:
— Спаси его, мой господин, сохрани жизнь моему сыну, умоляю тебя!
Этеокл с презрением посмотрел на нее, а потом повернулся к Александру и проговорил:
— Тебе следует убить меня, потому что иначе я еще тысячу раз попытаюсь сделать то, что пытался совершить сегодня; я буду это делать снова и снова, пока мне не удастся отомстить за жизнь и честь моего отца.
Он все еще дрожал от возбуждения схватки и ненависти, сжигавшей его юное сердце. Царь жестом велел страже удалиться.
— Но, государь… — начал было возражать их командир.
— Уйдите! — приказал царь. — Разве вы не видите, что это мальчик?
Когда начальник стражи повиновался, царь снова обратился к Этеоклу:
— Честь твоего отца не пострадала, а его жизнь унесла роковая болезнь.
— Неправда! — крикнул мальчик. — Ты его отравил, а теперь… а теперь забрал себе его жену. Ты бесчестный человек!
Александр приблизился к пленнику и проговорил твердым голосом:
— Я всегда восхищался твоим отцом. Я считал его единственным соперником, достойным меня, и мечтал когда-нибудь встретиться с ним на поединке. Я бы никогда его не отравил: со своими врагами я встречаюсь лицом к лицу, с копьем и мечом. Что касается твоей матери, то это я — ее жертва. Я думаю о ней каждое мгновение, я потерял сон и покой. Любовь — это божественная сила, сила необоримая. Человек не может ни укрыться от нее, ни избежать ее, как не может он избежать солнца и дождя, рождения и смерти.
Барсина рыдала в углу, закрыв лицо руками.
— Ты ничего не скажешь своей матери? — спросил юношу царь.
— С того самого мгновения, когда твои руки впервые прикоснулись к ней, она больше мне не мать, она для меня ничто. Убей меня, тебе следует это сделать. А не то я убью вас обоих. И посвящу вашу кровь тени моего отца, чтобы он успокоился в царстве Аида.
Александр обратился к Барсине:
— Что мне делать?
Она отерла глаза и взяла себя в руки.
— Отпусти его, прошу тебя. Дай ему коня и провизии и отпусти. Можешь ли ты сделать это для меня?
— Предупреждаю, — снова повторил мальчик, — если ты меня сейчас отпустишь, я отправлюсь к Великому Царю и попрошу у него доспехи и меч, чтобы сражаться против тебя в его войске.
— Если так должно быть, пусть так и будет, — ответил Александр.
Он позвал стражу и, объявив, что отпускает мальчика, велел дать ему коня и провизии.
Этеокл направился к двери, пытаясь скрыть бурные чувства, переполнявшие его душу, но мать окликнула его:
— Погоди.
Мальчик на мгновение задержался, но потом повернулся к ней спиной и шагнул за порог. Барсина снова повторила:
— Погоди, прошу тебя! — Она открыла ящик под скамьей, вынула оттуда блестящий меч в ножнах и протянула сыну. — Это меч твоего отца.
Мальчик взял его и прижал к груди. Из глаз его хлынули горючие слезы, оставляя заметные следы на щеках.
— Прощай, сын мой, — проговорила Барсина полным горя голосом. — Да хранит тебя Ахура-Мазда, да уберегут тебя боги твоего отца.
Этеокл прошел по коридору и спустился по лестнице во двор, где стражники держали под уздцы коня. Но прежде чем вскочить на него, мальчик увидел, как в боковой двери появилась какая-то тень — его брат Фраат.
— Возьми меня с собой, прошу тебя, — взмолился мальчик. — Я не хочу оставаться пленником этих яунов!
Этеокл на мгновение заколебался, а младший брат продолжал настаивать:
— Возьми меня с собой, прошу, прошу тебя! Я не тяжелый, конь вынесет нас обоих, пока мы не достанем второго.
— Не могу, — ответил Этеокл. — Ты еще слишком маленький, да и… кто-то должен остаться с мамой. Прощай, Фраат. Мы увидимся, когда закончится эта война. И я сам приду и освобожу тебя.
Он крепко обнял брата и долго не отпускал его, а тот лил слезы вовсю. Потом Этеокл вскочил на коня и ускакал.
Барсина следила за сыновьями из окна своей комнаты и чувствовала, что сейчас умрет, что сердце ее разорвется при виде этого пятнадцатилетнего мальчика, галопом скачущего в ночь. Она безутешно плакала, думая, как горька бывает судьба земных существ. Еще недавно она ощущала себя одним из олимпийских божеств, чьи изображения видела на картинах и скульптурах великих художников-яунов; теперь же чувствовала себя ниже последней из рабынь.
