Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пределы мира
Царь едва не впал в бешенство, как случалось всегда, когда он получал отказ, но Аристандр сделал ему знак сдержать свой гнев и снова шепнул на ухо:
— Отнесись с уважением к этому человеку, который готов отдать жизнь за своего бога, не имеющего обличья, но не хочет лгать и льстить тебе.
Несколько мгновений Александр молчал, а потом снова повернулся к старику с белой бородой:
— Я уважу твое желание, но взамен хочу получить от тебя ответ.
— Какой? — спросил старик.
— Ты сказал, что образ единственного бога можно увидеть в облаках на небе, в цветах на лугу, в пении птиц, в шепоте ветра… Но что от твоего бога находится в человеке?
Старик ответил:
— Бог создал человека по образу и подобию своему, но в некоторых людях образ Бога затуманен и искажен их поступками. В других же он сверкает, как полуденное солнце. И ты — из таких людей, великий государь.
И с этими словами он повернулся и ушел туда, откуда пришел.
ГЛАВА 3
Войско продолжило поход; оно миновало край Палестины и вошло в Финикию. В Тире царь хотел принести жертву Гераклу-Мелькарту, чтобы торжественным религиозным ритуалом развеять тягостное чувство тоски и тревоги, распространившееся среди солдат после смерти молодого Гектора, которую все восприняли как печальное предзнаменование.
Город еще нес на себе следы разграбления, перенесенного в прошлом году, и все же жизнь упрямо расцветала в нем снова. Выжившие отстраивали заново свои жилища, привозя строительные материалы на лодках с берега. Другие занялись рыбной ловлей, третьи восстанавливали предприятия, где производился самый ценный в мире пурпур из размоченных мидий, что водились на местных рифах. С Кипра и из Сидона прибывали новые колонисты, пополняя население древней метрополии. Царивший над руинами дух запустения постепенно рассеивался.
В Тире к Александру зачастили многочисленные посольства от разных греческих городов и островов; кроме того, прибыло несколько сообщений от военачальника Антипатра, который извещал о ходе воинского набора в северных районах. Пришло и письмо от матери, которое произвело на Александра глубокое впечатление.
Олимпиада Александру, нежно любимому сыну: здравствуй!
Я получила известие о том, что ты посетил святилище Зевса средь песков пустыни, и об ответе, данном тебе богом, и в сердце у меня осталось глубокое чувство. Мне вспомнилось, как впервые ощутила я, что ты шевелишься у меня в лоне. Это произошло в тот день, когда я пришла посоветоваться с оракулом Зевса в Додоне, на моей родине, в Эпире.
В тот день порыв ветра принес к нам песок пустыни, и жрецы сказали мне, что тебе суждено величие и что предсказанное осуществится, когда ты придешь в другое великое святилище бога, стоящее среди ливийских песков. Мне вспомнился тот сон, где мне показалось, будто мною овладел бог, принявший вид змея. Я не верю, сын мой, что ты порожден Филиппом; ты — действительно божественного рода. Иначе как объяснить твои поразительные победы? И почему морские волны отступили перед тобой, открывая тебе путь? Почему чудесный дождь окропил жгучие пески пустыни?
Обрати мысли к своему небесному отцу, сын мой, и забудь Филиппа. Не его смертная кровь течет в твоих жилах.
Из этого письма Александр понял: его мать прекрасно осведомлена обо всем происходящем во время его походов и пытается осуществить какой-то собственный, тщательно проработанный план. План, где прошлое должно быть отменено, дабы освободить место будущему, совсем не такому, какое готовили ему Филипп и его учитель Аристотель. В этом новом прошлом не оставалось места даже для памяти о Филиппе. Александр положил письмо на стол, и в это время к нему вошел Евмен с другой табличкой, чтобы царь прочел ее и утвердил.
— Ужасные новости? — спросил царский секретарь, заметив на лице царя выражение растерянности.
— Нет, напротив. Ты, наверное, обрадуешься. Моя мать говорит, будто я сын бога.
— Однако, насколько я вижу, сам-то ты не очень похож на счастливого человека.
— А ты был бы счастлив на моем месте?
— Я знаю одно: нет другого способа править Египтом и получить признание жрецов в Мемфисе, кроме как стать сыном Амона, а, следовательно, и фараоном. К тому же Амона почитают Зевсом все греки, живущие в Ливии, и в Навкратисе, и в Кирене, а скоро этого бога примут и греки в Александрии, как только твой город будет населен. Это неизбежно: став сыном Амона, ты также признаешь себя сыном Зевса.
Пока Евмен говорил, Александр взял в руку письмо от матери, и секретарь быстро пробежал глазами по строчкам.
— Царица-мать просто помогает тебе принять твою новую роль, — проговорил он, дочитав.
— Ты ошибаешься. Ум моей матери витает между сном и явью, безразлично переходя туда и обратно. — Царь на мгновение прервался, словно не решаясь посвятить Евмена в столь великую тайну. — Моя мать… Моя мать обладает способностью воплощать свои сны в реальность и втягивать в них других.
— Не понимаю, — вымолвил Евмен.
— Помнишь тот день, когда я бежал из Пеллы, — день, когда мой отец хотел убить меня?
— А как же! Ведь я был там.
— Я бежал вместе с матерью, намереваясь добраться до Эпира. Мы остановились на ночлег в лесу, стадиях [2] в тридцати к западу от Бероя. Вдруг посреди ночи я увидел, как она встала и ушла в темноту. Она ступала, словно не касаясь земли, и, в конце концов, пришла в какое-то место, где стоял покрытый плющом древний образ Диониса. Я видел ее, как сейчас тебя, а из-под земли выползли огромные змеи. Клянусь, я был там и смотрел, как она, играя на флейте, созвала оргию сатиров и менад, одержимая…
Евмен неотрывно глядел на своего царя, не веря услышанному.
— Скорее всего, тебе все это приснилось.
— Вовсе нет. Вдруг я почувствовал, как кто-то сзади тронул меня за плечо. Это была она, понимаешь? Но мгновением раньше я видел, как она играла на флейте, а ее кольцами обвивали огромные змеи. И я оказался там, а не в своей убогой постели. Мы вернулись вместе, пройдя пешком приличное расстояние. Как ты это объяснишь?
— Не знаю. Некоторые люди ходят во сне, а говорят, бывают и такие, кто, заснув, покидает свое тело и уходит далеко, являясь другим. Это называется «экстаз». Олимпиада — не такая, как другие женщины.
— В этом у меня нет сомнения. Антипатр всегда с трудом справлялся с ней. Моя мать желает властвовать, править, она хочет использовать свои способности, и помешать ей непросто. Иногда я спрашиваю себя, что бы сказал обо всем этом Аристотель.
— Это нетрудно узнать, достаточно спросить Каллисфена.
— Каллисфен порой меня раздражает.
— Это заметно. И ему это не нравится.
