Вера Хенриксен - Королевское зерцало
— Дурной сон выдает трусость человека, — отрезал Харальд. — Испугается сна разве что какой-нибудь убогий.
Эллисив промолчала.
— Эти сновидцы хотят пошатнуть мою веру в себя. Думают, я поддамся их страху. Напрасные надежды.
— Известно, что до сих пор в бою ты всегда одерживал верх, — сказала Эллисив. — Известно также…
— До сих пор?! — вскипел Харальд. — Так ты тоже не веришь, что я одержу победу?
— Я не вольна над судьбой, — ответила Эллисив. — И я не ведунья. Не жди от меня пустых заверений, что удача не изменит тебе.
Харальд рассмеялся.
— Тебя не испугаешь!
Эллисив не ответила. Харальд тоже умолк, но ненадолго.
— Неужели ты не понимаешь, что мне необходимо стать правителем Англии? Ты ведь меня хорошо знаешь!
Эллисив продолжала молчать.
— Елизавета, ты любишь меня? — неожиданно спросил он.
— Да. Люблю.
— Ты уверена, что говоришь правду?
— Ты сам знаешь. Зачем спрашивать дважды одно и то же?
— Мне нравится, когда ты говоришь, что любишь меня. — Он придвинулся к Эллисив и положил голову ей на колени.
Потом вдруг сказал:
— Думаешь, я далеко ушел от тех ведунов с их снами?
— И что же тебе приснилось?
— Я видел во сне конунга Олава, — не сразу ответил Харальд.
— Как это было?
— Он сказал вису, предостерегая меня от похода в Англию.
— Вон оно что. — Эллисив ждала, чтобы Харальд продолжил рассказ.
— Олав начал с самовосхваления — это на него похоже. А виса была такая:
Толстый конунг [4] победы в битвах многих стяжал.Был я дома.За это святость в смерти обрел я.Ныне страшно мне, родич, что тебя на чужбине волку-троллю смерть выдаст.Бог того не хотел бы.
— Судя по его словам, Бог против твоего похода.
— Кому какое дело до слов Олава?
— Конечно, не всегда надо брать в расчет слова святого…
— Видишь, даже ты с этим согласна, а ведь в твоем роду в Гардарики [5] много святых, вы в этом знаете толк. Кажется, четверо из твоих предков были святые?
— Верно. Мой дед, святой Владимир…
Харальд приподнял бровь.
— Это тот, у которого было много наложниц?
— Да. Но только до тех пор, пока он не крестился и не крестил Русь… Бабушка Владимира, княгиня Ольга, тоже святая…
Бровь Харальда поднялась еще выше.
— Та валькирия [6] — святая? Ведь это она вдохновляла мужчин на жестокие битвы и трижды мстила за убийство мужа?
— Тогда она еще не была христианкой. — Эллисив сохраняла сдержанность. — Святыми были и мои дядья — Борис и Глеб, крещенные в младенчестве. Ты, наверное, не знал, что они предпочли умереть, но не сражаться за свое право на наследство… Иначе ты бы задумался, собираясь завоевывать Англию, будто бы принадлежащую тебе по праву наследства.
— Так вот к чему ты ведешь! — Харальд уже не шутил, он даже разозлился. — Намекаешь на то, что я сам себя назначил наследником? А ведь ты лучше других знаешь, что я законный наследник конунга Магнуса сына Олава и имею право управлять не только Норвегией и Данией, но и Англией. Нечего примешивать к этому небылицы о своих дядьях.
— Только Господу Богу да тебе известно, есть ли у тебя право быть наследником Магнуса, хотя он и сын твоего брата, — сказала она.
Харальд резко поднял голову с колен Эллисив.
— Проклятье! По-твоему, я убил Магнуса и потому лишился права наследовать ему?
— Что ты гневаешься? Мы уже много раз говорили с тобой об этом.
Харальд тяжело вздохнул.
— Убил я его или нет, в любом случае я должен наследовать ему и в Дании, и в Англии. Иначе будут говорить, что я не решился настоять на своем праве, потому что убил его.
— Что касается Дании, мне казалось, ты заключит мир с датским конунгом.
Харальд скривился.
— Такой мир ничего не стоит. Он длится ровно столько, сколько мне нужно.
— По-моему, Свейн сын Ульва смотрит на дело иначе.
— Если конунг Свейн меня не понял, пусть пеняет на свою глупость. Я уже нарушал заключенный с ним мир, пора бы ему поумнеть.
— Да не оставит тебя Господь своей милостью! — вздохнула Эллисив.
— По-твоему, мне больше не на что надеяться? — засмеялся Харальд.
Эллисив не ответила, а Харальд продолжал смеяться.
— Елизавета дочь Ярослава! Яви отблеск милости Божьей и не гневайся на своего грешного мужа.
Он снова положил голову ей на колени, притянул ее к себе, стал целовать в глаза, в губы и не отпускал, пока она не смягчилась.
Они заговорили не сразу.
— Мы поминали Олава Святого. Ты как будто чтил его прежде, — сказала Эллисив.
— Я и впредь буду его чтить. Иное дело, что я о нем думаю.
Эллисив испытующе посмотрела на Харальда.
— Что-то случилось?
— Пресвятая Теотокос! [7] Можно подумать, что ты ясновидящая, так ты угадываешь мои мысли.
— Ничего я не угадываю. Просто мы с тобой женаты уже больше двадцати лет.
Он лежал молча, но вдруг усмешка в один миг превратила его в мальчишку, замыслившего шалость.
Наконец он произнес:
Двадцать лет и более ты была женой мне, чистый лен свой пряла, пряла узы князю, за его же душу небеса молила, обжигала князя словом горькой правды.
Эллисив улыбнулась и погладила его по голове.
— Жаль, что конунгов не награждают за висы, как скальдов.
— А чем бы ты меня наградила?
— Пожалуй, оттаскала бы тебя за бороду, которой ты так гордишься.
Харальд расхохотался и снова притянул Эллисив к себе. Но вот он разжал руки и закрыл глаза.
— Я расскажу тебе то, чего не собирался рассказывать никому, — снова заговорил он.
— И мне хочется знать, что ты об этом думаешь, неважно, приятны мне будут твои слова или нет.
— Это про Олава Святого?
Харальд кивнул.
— Но начать я должен издалека. Харальдом меня назвала мать, королева Аста, в честь Харальда Прекрасноволосого, она хотела подчеркнуть этим, что я его наследник на престоле Норвегии. Это было весной, Олав еще не вернулся из похода и не стал конунгом Норвегии. Мать не слыхала о нем много лет и думала, что уже никогда его не увидит.
Впрочем, и после его возвращения они виделись не слишком часто. Только в первое время, пока Олав нуждался в поддержке своего отчима, моего отца, Сигурда Свиньи. После смерти Сигурда Свиньи Олав гостил у матери от силы один раз. Да и то когда участвовал в разделе имущества, оставленного Сигурдом Свиньей. Мне было тогда три года. Еще раз они встретились, когда Олав выдавал замуж сестру матери, Исрид дочь Гудбранда, за Торда сына Гутхорма из Стейга Гудбрандсдалире. Тогда мне было уже десять лет.
— Если Олав заезжал к Асте всего один раз, значит, именно тогда он и объявил тебя наследником конунга?
