Проспер Мериме - Коломба
Глава вторая
В назначенный для отъезда день все было уложено и отвезено на судно с утра; галиот отправлялся с вечерним попутным ветром. В ожидании отъезда полковник гулял с дочерью по Канебьер[8]. К нему подошел хозяин галиота и стал просить позволения взять с собой одного из своих родственников, то есть троюродного брата крестного отца его старшего сына, который возвращался на родину, на Корсику, по не терпящим отлагательства делам и не мог найти судна, чтобы доехать туда.
— Прекрасный малый, — прибавил капитан Маттеи, — военный, офицер гвардейских егерей; был бы уже полковником, если б тот[9] еще был императором.
— Так как он военный… — сказал полковник. Он хотел прибавить: «Я охотно соглашаюсь, чтобы он ехал с нами». Но мисс Лидия перебила его по-английски:
— Пехотный офицер! (Ее отец служил в кавалерии, и она питала презрение ко всем другим родам оружия.) Может быть, невоспитанный человек; у него будет морская болезнь; он испортит нам все удовольствие поездки!
Хозяин судна не знал ни слова по-английски, но, кажется, понял то, что говорила мисс Лидия, по гримаске ее хорошеньких губок. Он произнес похвалу в трех частях своему родственнику, закончив ее уверением, что родственник — человек вполне порядочный, из семьи капралов, который нисколько не стеснит г-на полковника, потому что он, хозяин, берется поместить его в такой угол, где никто не заметит его присутствия.
Полковник и мисс Лидия нашли странным, что на Корсике есть семьи, в которых звание капрала переходит от отца к сыну, но так как они слепо верили, что дело идет о пехотном капрале, то и заключили, что это какой-нибудь бедняк, которого хозяин хочет взять с собою из милости. Если бы это был офицер, то пришлось бы разговаривать с ним, проводить с ним время; но с каким-нибудь капралом можно и не стесняться; без своего взвода с примкнутыми штыками, готового вести вас туда, куда вы вовсе не хотите идти, капрал не важная особа.
— Не страдает ли ваш родственник морской болезнью? — сухо спросила мисс Невиль.
— Что вы, мадмуазель! Сердце у него твердое, как скала, и на море и на суше.
— Хорошо, можете его взять, — сказала она.
— Можете его взять, — повторил полковник.
Они продолжали прогулку.
В пять часов вечера капитан Маттеи пришел звать их на галиот. На пристани, возле шлюпки капитана, стоял высокий молодой человек в наглухо застегнутом синем сюртуке, смуглый, с черными, живыми, красивыми глазами, с открытым и умным выражением лица. По осанке, по небольшим закрученным усам легко можно было узнать военного: в то время усачи не бегали по улицам и национальная гвардия еще не ввела во все семьи военной выправки вместе с привычками гвардейского корпуса.
Молодой человек, увидя полковника, снял фуражку и без замешательства и в учтивых выражениях поблагодарил его за сделанное ему одолжение.
— Очень рад быть вам полезным, мой друг, — сказал полковник, дружески кивая ему головой и входя в шлюпку.
— Ваш англичанин не церемонится, — сказал хозяину молодой человек очень тихо по-итальянски.
Хозяин приставил указательный палец пониже левого глаза и опустил углы рта. Понимающему язык знаков не трудно было догадаться, что англичанин понимает по-итальянски и что он чудак. Молодой человек, слегка улыбнувшись в ответ на знак Маттеи, дотронулся до своего лба, как будто хотел сказать, что все англичане — люди немножко с придурью; потом он сел около хозяина и начал внимательно, но не назойливо рассматривать свою хорошенькую спутницу.
— У этих французских солдат славная осанка, — сказал полковник дочери по-английски, — оттого-то из них и легко делаются офицеры.
Потом он обратился по-французски к молодому человеку:
— Скажите, любезный, в каком вы полку служили?
Молодой человек легонько толкнул локтем отца крестного сына своего троюродного брата и, сдерживая легкую улыбку, ответил, что прежде он служил в пеших гвардейских егерях, а теперь вышел из 7-го легкого полка.
— Были под Ватерлоо? Вы еще так молоды!
— Это моя единственная кампания, полковник.
— Она стоит двух, — сказал полковник.
Молодой человек прикусил губу.
— Папа, — сказала по-английски мисс Лидия, — спросите его, очень ли любят корсиканцы своего Бонапарте?
Прежде чем полковник мог успеть перевести вопрос на французский язык, молодой человек ответил по-английски довольно хорошо, но с заметным акцентом:
— Вы знаете, мадмуазель, что нет пророка в своем отечестве. Мы, земляки Наполеона, любим его, может быть, меньше, чем французы. Что касается до меня, то, несмотря на то, что наш род когда-то враждовал с его родом, я люблю его и удивляюсь ему.
— Вы говорите по-английски? — воскликнул полковник.
— Как видите, очень дурно.
Несмотря на то, что его развязный тон немного задел мисс Лидию, она не могла не усмехнуться при мысли о личной вражде между капралом и императором.
Это было как бы предвкушением корсиканских странностей, и она обещала себе занести эту черту в свой дневник.
— Вы, может быть, были в плену в Англии?
— Нет, полковник. Я выучился по-английски во Франции от одного пленного вашей нации.
Потом он сказал, обращаясь к мисс Лидии:
— Маттеи говорил мне, что вы приехали из Италии. Вы, без сомнения, говорите на чистом тосканском диалекте, но, я думаю, вы затруднитесь понимать наш говор.
— Моя дочь понимает все итальянские наречия, — ответил полковник, — у нее дар к языкам. Не то, что я.
— Мадмуазель, поймете ли вы, например, эти стихи из одной нашей корсиканской песни? Пастух говорит пастушке:
S'entpassi 'ndru paradisu santu, santu,E non truvassi a tia, mi n'esciria[10].
Мисс Лидия поняла и, найдя цитату дерзкою, а еще более — сопровождающий ее взгляд, покраснела и ответила:
— Capisco[11].
— А вы едете домой в шестимесячный отпуск? — спросил полковник.
— Нет, полковник. Меня отставили с половинным жалованьем[12] за то, должно быть, что я был под Ватерлоо и что я земляк Наполеона. Я возвращаюсь домой без надежд, без денег, как говорит песня.
И он вздохнул, взглянув на небо.
Полковник опустил руку в карман и, вертя пальцами золотую монету, придумывал фразу, с которой можно было бы повежливее всунуть эту монету в руку своего врага в несчастии.
— И я тоже, — добродушно сказал он, — сижу на половинном жалованье; но… с вашим половинным жалованьем не на что купить табаку. Возьми, капрал.
И он попробовал вложить монету в сжатую руку, которой молодой человек опирался о борт шлюпки.