Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич
По крайней мере Венеция понесла эту утрату с достоинством. Никогда еще венецианцы не сражались столь героически на суше и на море; никогда еще у них не было столь решительного противника. Финансовые затраты были огромны (4 392 000 дукатов только в 1668 г.), и еще большими стали потери в человеческих жизнях. Более того, в течение почти четверти века венецианцы фактически сражались в одиночку. Помощь союзников, в тех сравнительно редких случаях, когда она вообще оказывалась, была скудной, нерешительной, недостаточной или своекорыстной; порой – например, когда эта помощь приводила к долгим задержкам и бездействию, или когда без предупреждения прекращалась – она и вовсе мешала интересам республики. Даже в последние два-три года, когда прежняя политика изнурения уступила место безумному разрушению и кровопролитию, иностранное вмешательство лишь подрывало силу духа защитников и лишало их мужества.
Однако к сдаче Франческо Морозини подтолкнула не деморализация и не упадок духа. Это было холодное осознание: потеря Кандии неизбежна, любая помощь из Венеции или других мест лишь продлит агонию города и его обитателей, и единственный выбор, который у них есть, – покинуть город на достойных условиях сейчас или подвергнуть его и жителей массовой резне и разграблению чуть позже. Мало какие обвинения в истории Венеции были более несправедливыми, чем те, что выдвинул против Морозини после его возвращения авогадор Антонио Корраро. Его обвинили не только в том, что он превысил свои законные полномочия, вступив в переговоры с врагом от имени республики, – на это у Морозини имелся ответ. Были и другие обвинения, сколь неожиданные, столь и незаслуженные: трусость, предательство и даже казнокрадство и коррупция. К счастью, у Морозини не было недостатка в сторонниках, готовых встать на его защиту, и, когда после пылких речей с обеих сторон вопрос наконец вынесли на обсуждение Большим советом, подавляющее большинство голосов оказалось в пользу Морозини. Он вышел из этой истории с незапятнанной честью и, как мы увидим далее, многократно отомстил своим старым врагам, когда настал подходящий момент.
Этот рассказ о долгой борьбе за Крит в силу необходимости вышел кратким и эпизодическим. Из уважения к обычному читателю, для которого одно сражение, сухопутное или морское, кажется очень похожим на другое, мы не воздали должное многим эпизодам и схваткам той войны, многим мужественным поступкам и героизму, а некоторые из них и вовсе остались не упомянуты. По той же причине период длиной 40 лет описан всего на нескольких страницах – это очень мало даже по меркам нашего откровенно поверхностного исследования. Следовательно, прежде чем перейти к следующей главе, мы должны вернуться немного назад во времени и вновь обратить наши взгляды к Венеции.
За время Критской войны Венецией правили не менее семи дожей. Франческо Молин умер в 1655 г.; сменивший его Карло Контарини – всего 14 месяцев спустя; следующий дож, Франческо Корнаро, правил меньше всех в истории – с 17 мая по 5 июня 1656 г. Всем троим было за семьдесят, и, когда 15 июня сотым дожем Венеции был избран пятидесятидевятилетний Бертуччо Вальер, люди надеялись, что он проявит свойственную его относительной молодости энергию и разрешит ситуацию на Крите, которая стала казаться безвыходной. Увы, Вальер оказался безынициативным инвалидом, и в марте 1658 г. выборщики вновь принялись за работу. Джованни Пезаро был на десять лет старше Вальера, однако все еще обладал достаточным внутренним огнем; возможно даже, что своим избранием он обязан пылу, с которым нападал на своего предшественника несколькими месяцами ранее при обсуждении вопроса, стоит ли принимать предложения турок о мире. Вальер выступал за то, чтобы согласиться, и несколько других членов коллегии разделяли его мнение, однако негодующие речи Пезаро одержали верх. Возможно, он стал бы для Венеции тем лидером, в котором она так остро нуждалась, но за те 17 месяцев, что ему оставалось жить, он мало что успел. В сентябре 1659 г. его сменил Доменико Контарини; при нем Кандия в конце концов пала, и с турками был наконец восстановлен мир.
Во время краткого и ничем не примечательного правления этих дожей внимание венецианского правительства сосредоточивалось главным образом на Крите, но не только на нем. Венеция всегда допускала, что война может распространиться и на другие направления, и, как мы видели, предприняла меры по обороне там, где считала это необходимым; по той же причине, как только начинались серьезные столкновения, она никогда не колебалась напасть там, где была возможность одержать легкую и быструю победу, пусть даже с риском открытия нового театра военных действий. Была ли такая политика мудрой для государства, чьи силы во много раз превосходил противник, – сомнительно, если не сказать больше; однако нельзя отрицать, что она работала. С 1645 по 1648 г. венецианский флот под командованием Леонардо Фосколо совершил несколько рейдов вдоль побережья Далмации, отбив ряд турецких атак с суши на принадлежавшие венецианцам города. Кульминацией этой кампании стал захват в 1648 г. турецкой крепости Клисса в нескольких милях к юго-востоку от Спалато[344]. В 1659 г. Франческо Морозини во время первого периода своей службы в качестве главнокомандующего флотом, после многочисленных безуспешных попыток вынудить турецкий флот к битве, выплеснул разочарование, устроив внезапную атаку на Каламату на юге Пелопоннеса. И город, и цитадель сразу сдались, что стало для Морозини первым шагом в отвоевании Мореи, которое произошло четверть века спустя.
Однако на протяжении всей Критской войны Венеция наслаждалась одним бесценным даром: вся остальная Европа оставила ее в покое. В 1648 г. Вестфальский мир положил конец Тридцатилетней войне; католический пыл испанцев и гражданский дух Венеции одинаково истощились; и, хотя последующие годы отмечены разнообразными мелкими столкновениями между европейскими правителями, ни одно из них не оказало значительного политического влияния на Венецию или на другие светские государства Италии. В самом деле, читая общеевропейскую историю того времени, поражаешься, насколько фокус сдвинулся к северу, оставив Апеннинский полуостров в густой тени спокойствия. Ему угрожали лишь турки, но, как продемонстрировали следующие двадцать лет, даже их время уже прошло.
43
Морозини и Морея
(1670 –1700)
Что бы ни происходило, он никогда не колебался; лицо его всегда носило приятное и спокойное выражение, которое говорило, однако, о гордости и большой уверенности в себе. И наконец, что о нем можно
