Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень с волком
Франсуа закрыл ей глаза и, не зная, есть ли у евреев обычай скрещивать пальцы для молитвы, просто сложил ей на груди руки.
Последнее слово Юдифи, которое чуть не оказалось позабытым из-за ее смерти, вернулось к нему, и он задрожал от волнения. Он просил ее произнести последнее слово, и это слово было «гранд». Его титул здесь ни при чем. «Гранд» означает — «великий». Теперь, чтобы пройти последний этап пути, Франсуа не нуждается ни в чьей помощи. В своих бесконечных исканиях он дошел до конца. Он достиг совершенства, если таковое существует в нашем мире, и ему надлежит отныне лишь оставаться таким, каков он есть…
Какое-то время Франсуа размышлял над тем, как похоронить покойницу. Он охотно согласился бы предать ее земле в самом Вивре, но это христианская земля, и оставить здесь Юдифь означало бы нанести оскорбление ее памяти. В конце концов, Франсуа нашел верное решение. Существует одно место, где все мертвые остаются братьями, к какой бы религии они ни принадлежали.
С помощью Николе Эсташа Франсуа доставил тело до берегового рифа горы Сен-Мишель. Было время отлива. Телега продвигалась под низкими, черными облаками, затем остановилась. Николе осторожно положил покойницу прямо на землю.
Франсуа замер рядом с телом. Увидев, как начальник его стражи хочет осенить умершую крестом, Франсуа быстро остановил его.
Николе попытался было оправдаться:
— Но, монсеньор, мы же не оставим ее без молитвы!
— Именно так, без молитвы. Просто подумаем…
И он надолго погрузился в размышления. Так надолго, что Николе пришлось прервать его:
— Монсеньор, море поднимается: надо быстро уходить! Вы слышите, как оно шумит?
Франсуа де Вивре неохотно оторвал взгляд от безжизненного тела, распростертого на волнистом песке, и вновь забрался в повозку, которая повернула в обратную сторону.
Он прислушался к приближающемуся гулу. Николе Эсташ ошибся: море не шумело, оно разговаривало с Юдифью перед тем, как навеки поглотить ее. Оно говорило с ней на древнем языке, едином языке всех стихий, животных и людей. Первая волна говорила: «Я накрываю тебя», вторая: «Я укачиваю тебя», третья: «Я омываю тебя», четвертая: «Я накрываю тебя», пятая: «Я укачиваю тебя», шестая: «Я омываю тебя» — и так до бесконечности…
***
Изидор Ланфан и мальчик Анн прибыли в замок Вивре в последний день ноября 1422 года. Увидев своего правнука, Франсуа был так же потрясен, как и тогда, когда встретился с Адамом в ту ужасную ночь святого Иакова.
Причина была та же: сходство. Этот ребенок, который опустился на колени при его приближении и, трепеща, поднял на него синий взгляд, был копией его самого — семьдесят пять лет назад!
Эффект был тем более поразительным, что как раз перед этим Франсуа находился в крайне подавленном состоянии. Совсем недавно в Вивре прибыл путник, который сообщил о смерти короля и рассказал о похоронах. У Франсуа еще звучал в ушах крик главного церемониймейстера и герольдов: «Долгую жизнь Генриху VI!»
И внезапно все это исчезло! Ему достаточно было лишь увидеть Анна, чтобы почувствовать уверенность: вот он, долгожданный преемник. Судьба, которая ополчилась на его сына, отняв у него руку, и на внука, отняв у того зрение, на этот раз оказалась милостива. Тот день, когда Франсуа де Вивре узнал о смерти короля Франции, стал для него отнюдь не днем траура, но, напротив, первым днем новой эры.
Старый алхимик вспомнил одну из своих книг, которая по-прежнему оставалась для него одной из самых дорогих, и прошептал:
— Aurora consurgens…
Эхом отозвался тоненький голосок:
— Заря занимается.
Франсуа вздрогнул.
— Ты знаешь латынь?
Тот же робкий голосок отозвался:
— Да, монсеньор.
Франсуа был потрясен. Все обернулось еще чудеснее, чем он предполагал! Анн повторял внешность прадеда, был так же хорошо сложен, так же крепок, но вместе с тем обладал познаниями, каких у самого Франсуа в те годы не было и в помине. В мальчике поразительным образом соединились все лучшие качества тела и разума, а без этого единения ничто не возможно.
Размышления сира де Вивре прервал Изидор Ланфан:
— Священники оспаривают его у меня, монсеньор. Им никогда не приходилось видеть столь острого ума, а мне — столь крепкого тела. Он погружается в свои книжки, когда хочет отдохнуть после верховой езды, и вскакивает в седло, когда хочет расслабиться после уроков.
Наступило молчание. Франсуа приблизился к своему правнуку.
— Анн, ты тот, кого я ждал. Дай мне руку…
Ребенок повиновался. Изидор Ланфан увидел, как маленькая розовая ручонка утонула в иссохшей старческой руке. Воистину занималась заря.
Примечания
1
Святой Михаил! Защити нас, Архангел! (лат.)
2
Это Архангел! (лат.)
3
Приведите ему супругу! (лат.)
4
Смилуйтесь… (лат.)
5
Так решил Бог! (лат.)
6
Так ты поступил с моим братом! (лат.)
7
Перевод О. Румера.
8
Перевод Г. Плисецкого.
9
Вот крест Господень, (лат.)
10
Перевод Г. Плисецкого.
11
Коран, сура 56 «Неотвратимое событие». Перевод В. Пороховой
12
Перевод И. Тхоржевского.
13
Перевод Г. Плисецкого.
14
Лангдойль — язык северных районов Франции, окситанский — язык южных районов.
15
Великий исповедник — кардинал, возглавляющий церковный суд в Риме.
16
Во имя матери, брата и всех волков (лат.).
17
Смилуйся надо мной, Господи, в твоей доброте и твоей великой нежности, сотри грехи мои (лат.).
18
Избавь меня от всякой злобы и от моей вины, Господи, очисти меня (лат.).
19
Ибо грехи свои я знаю сам. Вина моя передо мной, и она безгранична (лат.).
20
Церковный день разделен на службы. Днем, в светлое время суток, служатся часы: первый, третий, шестой и девятый; ночью, в темное время суток, — вечерня, повечерие, полунощница и утреня. Служба первого часа посвящена воспоминанию судилища у Каиафы, шествия к Пилату и клеветы на Спасителя.
21
Перевод Г. Плисецкого.
22
