Генрих Эрлих - Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта
— Нас здесь семнадцать тысяч, военнопленных из Шталага, истинных французов и патриотов! — запальчиво кричал чернявый. — Если мы возьмем в руки оружие, то не поздоровится и вам, бошевским прихвостням, и вашим тупоголовым немецким хозяевам.
— Бери в руки лопату, вонючий гасконский фанфарон, и копай траншею, отсюда и до обеда, — надменно отвечал ему блондин. — А потом благодари Господа и нас за то, что мы даем тебе честно заработанную тарелку твоего любимого лукового супа. И оставь заботы о будущем Франции нам, истинным французским патриотам.
И все такое прочее. Они оба были настоящими французами — тратили бесценное время на пустопорожнюю болтовню. И поразительно напоминали поляков — в Варшаве Юрген слышал точно такую же перебранку двух офицеров из Армии Крайовой и Армии Людовой.
Юрген стоял и выразительно посматривал на эсэсовца, он даже начал притопывать сапогом, все громче с каждым новым пассажем француза. Дело было в том, что солдаты этого гаупта нагло заняли подвал, в котором согласно разнарядке должен был разместиться их взвод.
С французами им воевать еще не доводилось. Разве что подполковнику Фрике и ефрейтору Штульдрееру, но они сражались против, а не вместе. Но даже они вскоре признали, что эти французы — славные парни и хорошие солдаты.
Они были из дивизии СС «Шарлемань». Кого там только не было — студенты и их преподаватели, рабочие и аристократы, они являли образец будущего «народного сообщества». Всех их объединяла ненависть к большевизму, который они называли сталинизмом, это была чисто французская черта — давать всему свои собственные наименования. Небольшая причуда или слабость из тех, которые Юрген всегда прощал боевым товарищам.
С этим, с боевым опытом и моральным духом, у них все было в полном порядке. Во время зимнего наступления русских они вместе с тремя немецкими дивизиями держали оборону в районе Бельгарда, не того, что в их родной Франции, а того, что в Померании. Они готовы были стоять до конца, но русские уже далеко обошли их со всех сторон. Им приказали оставить позиции и прорываться в сторону Балтийского моря, к устью Одера. Их рассказ о том, как они пробивались по бездорожью через лес по пояс в снегу, отбиваясь от наседавших со всех сторон русских, стер последние следы взаимной настороженности и отчужденности — Юргену с товарищами тоже было что вспомнить в том же роде. Командир их дивизии бригаденфюрер Густав Крукенберг вывел из окружения почти тысячу солдат. Юрген слышал, что подполковник Фрике при встрече с ним с уважением пожал его руку, хотя не переваривал ни французов, ни эсэсовцев.
Еще большего уважения они заслуживали за то, что без промедления откликнулись на приказ фюрера прибыть в Берлин для решающего сражения. Даже некоторые немецкие генералы, разуверившиеся в победе, находили пустые отговорки для объяснения невозможности выполнения приказа, типа стоявших на их пути превосходящих сил противника. Французы же, ловким маневром обойдя русских и проделав двухсоткилометровый марш, прибыли в Берлин в самый нужный момент, чтобы занять свое место рядом с их 570–м ударно–испытательным батальоном.
* * *
Все это они выяснили вечером, когда несколько французов с галльской непосредственностью ввалились в их подвал. Ах, они перепутали, пардоне муа, они полагали, что это их подвал, и все такое прочее. Похоже, они просто пытались разжиться какой–нибудь едой, это было видно по их алчному взгляду. Что ж, они угостили соседей, чем бог послал. Засиделись до полуночи. Так они перебивали сон. Какой тут сон, если бой шел уже в непосредственной близости от них, сразу за каналом, проходившим с южной стороны аэропорта.
Около полуночи появился Штульдреер, свежий, чисто выбритый, благоухающий одеколоном, в отстиранной и аккуратно залатанной форме. Штульдреер провел день дома, он жил всего в нескольких кварталах от аэропорта. Он встретился со своими боевыми товарищами по фольксштурму, которым удалось ускользнуть от русских. Те радостно приветствовали его, ведь они успели его похоронить, о чем с надлежащими соболезнованиями сообщили семье Штульдреера — они все были соседями и знали друг друга не один десяток лет. Маленькое недоразумение разрешилось к всеобщему удовольствию, особенно счастлива была жена, она не отходила от Штульдреера даже в ванной.
— Моя старушка накинула крючок на дверь, такого с ней лет пять не было, — сказал Штульдреер и заговорщицки подмигнул им. Он был весел, ему понравилось воскресать из мертвых.
— Удобно воевать рядом с домом, — с завистью в голосе сказал Блачек. Он даже не понял, что сказал.
— Это как посмотреть, — помрачнел Штульдреер. — Мои в бомбоубежище отправились, они там которую ночь ночуют. А я — сюда. Фольксштурму определили позицию справа от вас. Так что с этого фланга у вас проблем не будет, — он постепенно расходился, — русские у нас не пройдут. Не сомневайтесь!
— Мы знаем, старина, — ответил за всех Юрген, — вы — кремни.
— Я вам тут газету принес, — сказал польщенный Штульдреер, — чтобы, значит, еще больше взбодрить, поднять боевой дух!
Юрген развернул куцую газетку, которая больше походила на армейский боевой листок. Вот только заголовки статей были набраны красной краской, как–никак столица. И картинка наверху рядом с названием «Панцербэр».[92] Медведь на картинке был обычный, берлинский, но в лапах он держал два фаустпатрона.
Товарищи сгрудились вокруг Юргена, читая заголовки. «Мы выстоим!» «Наступают часы свободы». «Оплот борьбы с большевизмом». «Берлин сражается за рейх и Европу». «Берлин — братская могила для русских танков». Под довольно большой передовой статьей стояла фамилия Геббельса. «У столичного гауляйтера и комиссара обороны Берлина нет других дел?» — недоуменно подумал Юрген. Лично у него не было времени читать всю эту пропагандистскую муру, да и желания тоже. Возмущался даже Граматке, который всегда утверждал, что болтать языком и марать бумагу — важнейшая работа на свете.
— Да, заставляет задуматься, — сказал Юрген и, аккуратно свернув газету, протянул ее Штульдрееру.
— Вот черт! — Красавчик хлопнул себя ладонью по лбу. — Туалетную бумагу на складе не взяли. Забыли! С голодухи, наверно. — Он протянул руку и вырвал газету из рук Юргена.
— Так при нашем рационе туалетная бумага без надобности, — подхватил со смехом Гартнер.
К нему присоединились остальные солдаты, это была неисчерпаемая тема для шуток.
— Взвод! Внимание! Тревога! Разобрать оружие! — прокричал вбежавший в подвал лейтенант Ферстер.
* * *
«Какой придурок не взорвал мост?!» Юрген сам был готов взорваться от возмущения. Он лежал в укрытии и всматривался в мост через канал метрах в ста от них. Было три часа ночи, и Юрген мог разглядеть только силуэты русских танков, вереницей тянувшихся через мост. У моста полыхали вспышки русских автоматов. Неровная мерцающая линия медленно отодвигалась от моста.
