Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень с волком
Франсуа испытывал страх и не скрывал этого. Будучи рыцарем, он участвовал в десятках сражений, он взбирался на неприступные стены, вставал на пути полчища врагов, был ранен, подвергался пыткам… И все-таки он понимал: самая опасная битва предстоит ему именно сейчас.
Адам и Лилит выбрались, наконец, из лабиринта. При свете факела все четверо впервые увидели друг друга вблизи. И ни одному из них не удалось скрыть удивления.
Это изумление было вызвано разительным сходством между Франсуа и Адамом. Несмотря на то, что их разделяли десятки лет, близость оказалась поразительной, кричащей! Никаких сомнений, Адам был точной копией Франсуа в том же возрасте; было очевидно также, что, достигнув преклонных лет, Адам станет истинным подобием отца.
Франсуа пришел в себя первым и едва заметно кивнул:
— Входите! Я вас ждал.
Адам остался стоять, разинув рот. Отец обращался не к ним обоим, но лишь к одной Лилит! Впрочем, она-то, казалось, отнюдь не удивилась этому. Она первой вступила в башню, решительно пересекла пустой, без мебели, зал на первом этаже и начала подниматься по лестнице.
Дойдя до второго этажа, она остановилась и обернулась. Франсуа, шедший сзади, не мог сдержать дрожи. Со своими черными, развевающимися покрывалами, длинными черными волосами, Лилит была в точности такой, какой он видел ее в первый раз, через зеркальный взгляд единорога.
Франсуа указал ей на дверь. Он решил, что встреча должна состояться в комнате, которая когда-то была спальней его родителей. Лилит проникла туда первой. Франсуа пропустил Адама и Юдифь и вошел последним.
Прикрепленные к стенам факелы не были единственными источниками света. Франсуа уже успел установить там атанор и развести огонь. Священный огонь защитит его и посеет сомнение в сердцах недругов.
Франсуа приблизился к большому столу, уселся и пригласил сесть остальных. На столе лежали три предмета: меч со следами его крови, благодаря которому Франсуа смог осуществить Великое Деяние; черная земля, белесая от паутины, — ставшая впоследствии красной; и, наконец, книга.
Когда Лилит садилась, ее покрывала заколыхались и приподнялись, и Франсуа заметил на груди демоницы перевернутую пентаграмму. Это видение никак не могло поразить его, но, тем не менее, Франсуа ощутил настоятельную потребность увидеть свою собственную пентаграмму. Он вынул сокровище из складок платья, и звезда Юдифи засверкала при свете факелов.
Лилит улыбнулась со знающим видом.
— Знак Мастера…
— Вам это известно?
— Разумеется!
Она указала на книгу, которую взяла в руки Юдифь.
— Что это за книга?
Подруга Франсуа спокойно ответила:
— «Алфавит» Бен Сиры.
— О чем она?
— Именно в ней говорится о Царице Ночи. Вот видите, вы знаете далеко не все…
Адам чувствовал себя все менее уверенно. Его поразительное сходство с отцом вызвало первый шок, а теперь еще эта комната, слабо освещенная дрожащим светом факелов, этот ритуал, в котором, казалось, разбирались все, кроме него. Он с силой опустил свою булаву на стол рядом с мечом и злобно обратился к Франсуа:
— Вы знаете, что это такое? Это оружие, которым я убил при Азенкуре вашего внука Шарля! Смотрите-ка внимательно: здесь еще осталась его кровь!
Франсуа и в самом деле разглядел коричневые пятна, похожие на те, что виднелись на его мече. Противостояние началось…
Адам продолжал, возбуждаясь все больше:
— Я пришел сюда, чтобы убить вас! Вот вам список моих подвигов! Посмотрим, выдержит ли ваше сердце!
И Адам рассказал о том, как стал причиной смерти Луи де Вивре, как он медленно, неотвратимо заманивал сводного брата в ловушку. Адам уже начал повествование о казни Луи, на которой имел удовольствие присутствовать, когда Франсуа остановил его:
— Не надо. Это смерть героя. Я знаю все.
Адам де Сомбреном поморщился.
— Но вам еще не известно о печальной судьбе Мелани… Meлани, моей сестры и вашей дочери! Вы также не знаете, что произошло с отцом ее ребенка, Рено де Молленом… Это имя вам ни о чем не говорит? Я с большим удовольствием устроил судьбу их обоих. Я сам все придумал, уж поверьте!
Адам пустился в новую историю, не упуская ни единой подробности и с особым удовольствием останавливаясь на непристойностях.
Затем он перешел к сражению при Азенкуре и, еще не дойдя до убийства Шарля, разглагольствовал о своих проанглийских чувствах. Он не скрывал ликования, которое охватило его при известии о поражении Франции и об уничтожении цвета ее рыцарства.
Франсуа де Вивре стало плохо: грудь его сжимали невидимые тиски, ему трудно было дышать. Он уже и так мучительно страдал, думая о несчастьях, которые настигли его потомков. И каково же было ему теперь узнать, что виновником всего послужил его собственный сын!
Адам — чудовище. Сомнений на сей счет не оставалось никаких. Он говорил с такой откровенностью не из пустого бахвальства, не из тщеславия, — нет, этим способом Адам рассчитывал убить отца! Он, несомненно, надеялся, что ввиду своего преклонного возраста Франсуа не вынесет разоблачений. И, похоже, замысел его мог бы и осуществиться: Франсуа чувствовал головокружение, ему не хватало воздуха, сердце колотилось все сильнее.
Его взор упал на Лилит, которая пристально наблюдала за ним, подстерегая момент, когда он не выдержит и упадет. Франсуа вдруг вспомнил, что смотреть на нее нельзя: Царица Ночи столь черна, что поглощает весь свет, в том числе и тот, что исходит от человека. Он закрыл глаза, и это спасло его.
Адам продолжал рассказывать, но Франсуа больше его не видел, и поэтому все изменилось: отныне сир де Вивре читал в своем сыне, как в открытой книге. Теперь существовал лишь один голос. Ни мимики, ни жестов. И этот голос изобличал и опровергал слова, которые произносил, он открывал свою тайну…
Наконец, подробно описав, как голова Шарля де Вивре разлетелась на куски, Адам остановился. После этого Франсуа произнес одно лишь слово:
— Почему?
Поскольку Адам не уловил смысла вопроса, Франсуа уточнил:
— Почему ты преследуешь членов твоей собственной семьи? Почему с такой настойчивостью ты уничтожаешь их?
Адам усмехнулся.
— Из ненависти к вам, разумеется!
Франсуа покачал головой, глаза его были по-прежнему закрыты.
— Я тебе не верю… Ты не можешь ненавидеть половину своего существа.
И тут впервые в тоне Адама прозвучала неуверенность:
— Вы лжете! Я все унаследовал от своей матери, а от вас — ничего. Я Адам Безотцовщина!
— Предков не выбирают, Адам! Тебе это должно быть хорошо известно, если ты рыцарь.
— Не понимаю.
— Если ты рыцарь, значит, перед посвящением ты провел ночь в церкви. И там, когда ты размышлял в одиночестве, ты неизбежно должен был увидеть то, что находится в тебе самом… Я знаю, в себе ты обнаружил меня!
