Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл
Дверь в конюшню открылась, Хейксвилл замер. Он предпочитал оставаться невидимым, подглядывать из укрытия. Вошел, судя по шагам, один человек и двинулся к ряду денников за спиной у Хейксвилла. Массивная деревянная дверь захлопнулась. Вошедший не видел Хейксвилла, и сержант двинулся, медленно-медленно, рассчитывая движения так, чтобы шорох соломы можно было отнести на счет сквозняка. Тут, на его удачу, лошадь шумно пустила струю, и за плеском не было слышно, как он опустился на колени возле перегородки. Хейксвилл заглянул в щель между досками.
Он едва не крякнул от удовольствия. Девушка, да такая красавица, о которой можно только мечтать, зная, что она не про тебя. К тому же, судя по платью, смуглой коже и темным волосам, местная уроженка, а местные девушки – всегда легкая добыча. Хейксвилл подобрался. Он хотел эту девушку. Он позабыл все: Шарпа, Харпера, свои планы; он трясся от вожделения и медленно вытаскивал из чехла штык.
Тереза взгромоздила на свою лошадь седло, поправила потник и стала затягивать подпругу. Она ласково говорила с лошадью по-испански и не слышала никаких посторонних звуков. Ей не хотелось расставаться с Шарпом, ехать к профранцузски настроенным горожанам, но там Антония, она больна, и нужно вернуться, чтобы защитить дочь во время осады. Затем, Бог даст, девочка поправится и ее можно будет увезти.
А свадьба? Тереза вздохнула и поглядела на потолок. Нехорошо, что Антония – незаконнорожденный ребенок, однако Тереза не могла представить себе, что тащится в обозе, словно собака, и знала, что Ричард Шарп не останется жить в Касатехаде. Просто выйти замуж? По крайней мере, у ребенка будет фамилия, хорошая фамилия, и нет ничего зазорного в том, чтобы носить имя далекого, безвестного отца.
Тереза снова вздохнула. Ладно, это подождет до конца осады или до того, как ребенок поправится.
И вдруг, словно черная туча, промелькнула мысль: что, если Шарп погибнет во время осады? Тереза пожала плечами. Она скажет всем, что они поженились перед самой осадой, и никто не сможет этого опровергнуть.
Хейксвилл дождался, когда обе ее руки окажутся заняты подпругой, и перескочил через загородку. Блеснул штык, сержант схватил девушку за волосы, со всей силы потянул вниз. Она дернулась, упала навзничь, он приставил острие штыка к ее горлу, придавил волосы коленом.
– Привет, крошка.
Тереза молчала. Она лежала на спине, рядом с лошадью; над ней нависло перевернутое мужское лицо. Хейксвилл облизнулся:
– Португалка, да?
Сержант хохотнул. Это подарок богов к его первому дню в новой роте. Он держал штык у горла жертвы и не торопясь рассматривал ее. Лошадь зашевелилась, но лошадей Хейксвилл не боялся. Теперь он стоял на коленях сбоку от девушки и громко хихикал. Красавица, гораздо красивее, чем казалось в щель.
– Говоришь по-английски?
Девушка молчала. Он надавил штыком, чуть-чуть, даже кожу не поранил.
– Говоришь по-английски, крошка?
Похоже, что нет, да это и не важно, она уже ничего не расскажет, ни на английском, ни на португальском. За изнасилование вешают, значит придется ее убить, разве что он ей приглянется, но это вряд ли. Хотя и не исключено. Была одна сучка на Андаманских островах, слепая… Нет, непохоже, что этакая красавица откликнется на его ласку.
Девушка совсем не выглядела напуганной, это смущало и сбивало с толку. Странно, но она не визжала, как другие, просто спокойно смотрела большими черными глазами из-под длиннющих ресниц. Может, еще завизжит, но к этому Хейксвилл был готов. В ту же секунду он схватит ее за горло и вставит в рот штык. Дальше остается вдвигать штык, пока она не начнет задыхаться. Семнадцать дюймов заостренного металла, торчащего изо рта, заставят ее вцепиться сержанту в руку, и в таком положении, Хейксвилл знал, они не кричат и не дергаются, и так легче всего убить одним коротким, резким движением. Тело можно будет спрятать под соломой в дальнем углу конюшни; даже если его найдут, на сержанта никто не подумает. Он гоготнул:
– Обадайя Хейксвилл, крошка, к твоим услугам.
Девушка неожиданно обезоруживающе улыбнулась:
– А-бал-дя?
Он замер и едва не убрал штык. Засомневался, но кивнул:
– Сержант Обадайя Хейксвилл, крошка, и, если ты не против, я спешу.
– Сар-жан? Si? – Она снова улыбнулась. – Сар-жан А-бал-дя Хек-свин? Si? – Она с нежностью растягивала слова.
Хейксвилл растерялся. В конюшне, конечно, темно, но не так же, чтобы не видеть его лица. Однако, похоже, он ей понравился. В этом нет ничего невозможного, и все равно не стоит тянуть. Наоборот, стоит поторапливаться.
– Верно, красавица, сержант. Муча импортанте[5].
Ему не хватало места, чертова лошадь стояла слишком близко, но девчонка снова улыбнулась и похлопала по соломе рядом с собой.
– Importante?
Он улыбнулся, довольный, что произвел такое впечатление, чуть отвел штык:
– Ладно, давай двигайся.
Она кивнула, снова улыбнулась, завела руки за голову и облизнула губы. Хейксвилл поневоле перевел глаза на ее обтянутые штанами длинные, стройные ноги и не заметил, как она выхватила из ножен на спине кинжал. Он возился с пуговицами, когда лезвие полоснуло его по лицу. Брызнула кровь. В ту же секунду девушка подобрала колени и с размаху толкнула сержанта под задние ноги лошади. Хейксвилл взвыл, размахнулся штыком, но девушка оказалась проворнее: нож резанул по запястью, штык выпал, девушка отпихнула его ногой и, как заяц, юркнула под брюхо лошади.
– Сучка!
Хейксвилл ринулся за ней, но она уже схватила штык, так что пришлось отскочить, и тогда она выругалась на быстром, бойком английском. Сержант утер с лица кровь и плюнул в нее.
Она рассмеялась, сидя на корточках под лошадью, повела штыком:
– Иди сюда, Обадайя, отними.
Сержант встал и попятился к проходу между стойлами. Он по-прежнему преграждал ей дорогу к выходу и не терял надежды. Утер лицо. Рана пустяковая, запястье сгибается. Ухмыльнулся:
– Я тебя поимею, крошка, а потом изрежу на мелкие кусочки! – Гоготнул, дернул головой. – Чертова португальская шлюшка!
Она по-прежнему держалась между лошадью и деревянной перегородкой. Едва он шагнул вперед, она выпрямилась, все так же сжимая его штык и улыбаясь.
При виде штыка Хейксвилл замер. Девушка держала
