Дэвид Геммел - Македонский Лев
«Я… бегал», — ответил он.
«Я видела», — сказала она, подняв руку и запуская пальцы в рыжевато-золотистые волосы. Пармениону показалось, что свет солнца заиграл в ее локонах, сияя как бриллианты. — «Но скажи мне, почему?» — продолжила она. — «Ты взбегал на холм. Потом сбегал вниз. И снова вверх. Это же бессмысленно».
«Лепид — наставник моего барака — говорит, что это усилит мои ноги. Я быстр».
«А я Дерая», — сказала она.
«Нет, мое имя не Быстр».
«Я понимаю. Просто шучу».
«Я вижу. Я… Мне надо идти». - он повернулся и побежал вверх по склону. Удивительно, но, учитывая предыдущие нагрузки, он перешел на темп, которого не ожидал сам от себя.
Почти год с этой встречи он приходил на холмы и поля за озером, чтобы посмотреть на бегающих девушек. Лепид говорил ему, что только в Спарте женщинам позволено развивать свое тело. Прочие города-государства считают такие упражнения неподобающими, утверждая, что они подстрекают мужчин на преступления, которые караются смертной казнью. Парменион чувствовал, что это может быть правдой, когда лежал на животе с удивительно приятным дискомфортом, следя глазами за Дераей.
Он видел, как девушки бежали на короткую дистанцию. Дерая была далеко впереди. Она легко побеждала, ее длинные ноги пружинили, ее ступни, казалось, едва касаются травы.
Лишь дважды за год он находил в себе смелость заговорить с ней, когда она появлялась на поле. Но она каждый раз приветствовала его дружелюбной улыбкой и взмахом руки, а потом поворачивалась и бежала, прежде чем беседа могла как-то завязаться. Парменион не был против. Достаточно того, что он мог смотреть на нее каждую неделю. Кроме того, не было нужды спешить знакомиться с ней, так как спартанцу позволялось жениться лишь когда он достигал поры Мужества в двадцать лет.
Четыре года. Целая вечность.
Через час девушки закончили свои упражнения и собрались расходиться по домам. Парменион перевернулся на спину, прикрыв глаза от беспощадного взгляда солнца.
Он размышлял о многих вещах, отдыхая здесь, заложив руки за шею. Думал о сражении с Леонидом, о бесконечных мучениях в бараках, о Ксенофонте, о Гермии и о Дерае. Он старался не сильно задумываться о матери, рана была слишком свежа, и когда ее лицо возникало в сознании, он чувствовал себя потерянным, переставал владеть собой.
Вдруг тень упала на него.
— Почему ты смотришь за мной? — спросила Дерая. Парменион вскочил на корточки. Она сидела на коленях около него.
— Я не слышал, как ты подошла.
— Это не ответ на мой вопрос, юный Быстр.
— Мне нравится на тебя смотреть, — ответил он, усмехнувшись. — Ты здорово бегаешь, но по-моему слишком отмахиваешь руками.
— Так тебе нравится на меня смотреть, потому что любишь критиковать мой бег?
— Нет, я не это хотел сказать, — Парменион глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Думаю, ты сама знаешь. По-моему, ты опять надо мной подшучиваешь.
Она кивнула: — Совсем немножко, Парменион.
Он был ошарашен. Она знала его имя. Это могло значить только одно: она наводила о нем справки, он был ей интересен.
— Откуда ты меня знаешь?
— Я видела твое сражение с Леонидом.
— Ого, — сказал он растерянно. — Как же это, если никто из женщин не допускается смотреть Игры?
— Мой отец — близкий друг Ксенофонта, и поэтому военачальник позволил трем девочкам смотреть из окна наверху. Нам приходилось меняться, потому что не всем было видно. Ты сыграл интересную партию.
— Я победил, — сказал Парменион, защищаясь от возможных упреков.
— Знаю. Я же только что сказала, что была там.
— Извини. Я думал, ты будешь критиковать меня. Все вокруг только это и делают.
Она серьезно кивнула: — Ты мог обойтись даже без скиритаев. Продвигаясь шестнадцатью рядами, ты бы все равно пробился через строй Леонида, так как он растянул свои силы в четыре ряда.
— Я тоже это знаю, — пожал плечами Парменион. — Но не могу отменить ход.
— Меч все еще у тебя?
— Конечно. Почему у меня его не может быть?
— Это очень даже вероятно. Ведь ты бы мог его продать.
— Никогда. Это один из семи мечей. Я буду беречь его всю свою жизнь.
— Это печально, — сказала она, мягко поднявшись на ноги. — Потому что я бы купила его.
— Что тебе в этом мече? — спросил он, поднявшись и став рядом с ней.
— Я бы отдала его брату, — ответила она.
— Это был бы ценный подарок. Ты не против, что я смотрю за твоими пробежками?
— А должна быть против? — проговорила она с улыбкой.
— Ты помолвлена?
— Еще нет, хоть мой отец и заговаривает об этом. Это предложение, Парменион?
Прежде чем он смог ответить, чья-то рука схватила его за плечо, оттягивая назад. Он мгновенно крутнулся, и его кулак врезался в челюсть Леонида, пошатнув того. Золотоволосый спартанец потер подбородок, а затем двинулся вперед.
— Прекратите! — воскликнула Дерая, но юноши проигнорировали ее, скованные взглядами, полностью сосредоточенные друг на друге. Леонид скользнул вперед, проводя обманный боковой удар, а затем нанося молниеносный прямой в лицо Пармениона. Меньший парень нырнул под удар, хватая тунику Леонида и впечатывая колено в пах противника. Леонид взвыл от боли и согнулся пополам. Лоб Пармениона врезался в лицо Леонида, и тот осел и почти упал. Парменион оттолкнул его, потом увидел широкий зубчатый камень в траве. Подняв его, он надвинулся на ошеломленного Леонида, желая лишь одного — раскроить ему череп.
Дерая преградила ему путь, и ее ладонь соприкоснулась с его щекой, как удар молнии. Его пальцы стиснули ей горло, и камень взметнулся вверх… он застыл, увидев ужас в ее глазах.
Отбросив камень, он отступил: — Я… я прошу прощения… Он… Он мой враг.
— Он мой брат, — сказала она с лицом, холодным, как тот камень, что он только что бросил на землю.
Леонид, оклемавшись, теперь стоял рядом с ней: — Еще раз подойдешь к моей сестре — и ответишь мне за это с мечом в руке.
Парменион вдруг засмеялся. Но в этом звуке не было слышно юмора.
— Это будет удовольствием, — процедил он. — Ведь мы оба знаем, какой меч я буду держать в руках. Тот, который тебе никогда не заполучить — хотя ты жаждешь его всей душой. Но не страшись, Леонид, мне ничего не нужно от тебя — или от твоей семьи.
— Думаешь, я боюсь тебя, простолюдин?
— Если не боишься — то должен бояться. Выходи против меня когда пожелаешь, ты, надменная свинья. Но знай одно — я тебя уничтожу!
Повернувшись на пятках, Парменион удалился.
***Гермий покинул тренировочную площадку и пошел по улицам, через торговую площадь, подойдя к озерному святилищу, когда девушки уходили оттуда. Там не было никаких следов Пармениона, и он уже собрался удалиться за деревья, когда его заметила Дерая и помахала ему рукой. Скромно улыбаясь, он подошел. Дерая подбежала к нему, чмокнув в щеку.
