Алла Гореликова - Серебряный волк
— Где мы сможем вас дождаться, не привлекая лишнего внимания?
— Там кабачок неподалеку, дрянная, правда, забегаловка, но открыта всю ночь. Ну что, пошли?
— Лека, может, останешься? Ты не в том состоянии, чтобы сидеть ночь в забегаловке.
— Серый, прекрати трястись. Подумаешь, оцарапали. Нам обоим хлеще доставалось, и что-то я не помню, чтобы ты тогда впадал в панику.
— Неспокойно мне как-то, — признаюсь я. — Тревожно. Ладно, двинули.
Мы выходим через черный ход и калитку во дворе — как всегда, если отправляемся куда-то на ночь глядя. Рич, привратник, привычно усмехается вслед: «Молодежь!» — и Ясек так же привычно шутит в ответ. Холодный осенний ветер разметал облака, Корварена сияет в лунном свете, словно хрупкая драгоценная игрушка, сказочный город фей. И оттого, что мы не в кабачок какой собираемся, не к даме знакомой ввалиться с полураскрытой розой и дежурной шуткой, а в королевский дворец тайком влезть — мир вокруг кажется и вовсе неправдоподобным… миражом, химерой, наваждением.
— Плохо, — бурчит Ясек. — Слишком светло.
— Ерунда, — беспечно усмехается Карел. — Не луна может нам помешать. Я больше опасаюсь кухонных девчонок.
К дворцовой стене выходим быстро — словно лунный свет съел не только ночную тьму, но и привычные расстояния. Карел выводит нас прямиком к дровяным воротам. Усмехается:
— Натоптанная дорожка. Через два дома — «Бешеная корова». Встретимся там.
— Оружие, — напоминаю я, стаскивая перевязь.
Карел отдает Тень Леке. Задерживает руку:
— Честно говоря, без нее — будто неодетый.
— С ней-то ничего не случится. Сами там осторожней.
Карел достает ключ, отпирает калитку:
— Ну, вперед.
Просторный двор загромождают поленницы. За ними закрывает небо громада дворца.
— Держись за мной, — шелестит Карел. Я невольно улыбаюсь: глядя на Карела, трудно поверить, что этот громоздкий парень может быть настолько бесшумным.
Дверь. Еще один ключ… Да, дорожка очень даже натоптанная, ай да Карел! Полуоткрытая дверь кухни, негромкие женские голоса и запах сдобы — мы скользим мимо неслышными тенями, — темный узкий коридор, винтовая лестница…
— Зимний сад, — выдыхает Карел мне в ухо. — Осторожно, здесь легко наделать шуму.
Киваю и замечаю: что за чудное место! Наверное, наша королева любила его, когда жила здесь.
Наверное, здесь и тогда пахло мятой и какими-то незнакомыми мне цветами. Так же стояли в широких кадках странные, маленькие и причудливо изогнутые сосенки, и кусты роз, и раскидистые, усыпанные белыми цветами «невесты». А проходы меж ними, Свет Господень, они так тесны и извилисты, что без «глаза совы» мы наверняка наделали бы шуму больше, чем компания вагантов в «Пьяном поросенке»!
Мы пробираемся по этому хитросплетению к маленькой, неприметной дверке.
— Отсюда совсем близко, — шепчет Карел.
Двумя тенями мы перемещаемся в маленькую залу, увешанную по стенам гобеленами — турниры, бои, охота, — с полупрозрачными драпировками на высоких окнах, пропускающими ровно столько лунного света, чтобы рыцари на гобеленах казались живыми и грозными, с несколькими креслами вдоль стены и клавесином у дальнего окна. Карел указывает на дверь напротив.
И тут кто-то произносит с плохо скрытым раздражением:
— Так-так… И кто же это у нас настолько нахальный, что посмел влезть в дом самого короля?
Вспыхнул свет. Грозные воины с гобеленов меркнут, уступая место действия вполне живой королевской страже, в посеребренных кирасах поверх фиолетовых камзолов, с алебардами наперевес. Седой, с хмурым усталым лицом рыцарь — капитан, как там его — сэр Оливер? — скользит по мне странно приязненным взглядом и останавливается против Карела.
— Да, я так и понял. Карел, мальчик мой, я ждал от тебя большего ума. Ты мог бы догадаться, что в эти дни здесь будут ждать тебя… Ты мог бы подумать, какой приказ мы получим! А ты лезешь в ловушку сам и тащишь за собою приятеля!
— Мы безоружны, сэр Оливер.
Быстрый обыск, утвердительное бурчание.
— Что ж, чему-то я тебя, значит, научил.
— Я всего лишь хотел повидаться с матушкой. Можно и под вашим присмотром, сэр Оливер.
— Карел, у меня приказ. Король предполагал твое появление и дал на этот случай четкие распоряжения. Прости, мой мальчик, но зря ты это затеял. Я должен связать вам руки.
Я смотрю на побелевшего Карела и протягиваю руки:
— Вяжите, капитан.
— За спиной, — бурчит сэр Оливер.
Я завожу руки за спину, кто-то из стражников стягивает их веревкой. Умело: надежно, но без лишней жестокости. Карел скрипит зубами:
— Что ж, раз так, я подчиняюсь! И что потом — в подвал?
— Надеюсь, мальчик мой, обойдется без этого, — тихо отвечает сэр Оливер. — Пока я отведу вас в камеру за караулкой. И позову короля… Он не простит мне промедления.
Вот так… Великолепный провал! Печатает шаг охрана, я иду рядом с Карелом, плечо в плечо, — и думаю о короле.
Караулка. Ошалелые глаза отдыхавших гвардейцев. Резкий окрик капитана: «Что уставились», — противный, как зубная боль, скрип двери.
— Вам туда.
Лязг засова за спиной.
Голые стены, голый пол. Пять на пять шагов, не больше. Ослепительно белый мертвенный свет — под потолком висит, потрескивая, магический светильник. Ага… значит, и магическое наблюдение имеется, до кучи. Впрочем, плевать.
— Серега, я дурак… чем я думал, когда решил сюда идти, — головой или задницей?!
Я прислоняюсь к стене напротив двери.
— Дело сделано, Карел, и жалеть поздно.
— Я втравил тебя в гиблую историю. Подумать даже страшно… один Господь знает, чем это кончится. Прости.
— Послушай, я ведь тоже не догадался… Я пошел с тобой вместо того, чтобы отговорить тебя идти. Значит, вины нашей поровну и тебе ни к чему извиняться.
— Мне жутко… Серега, ты не видел его в гневе.
— Что ж, пора восполнить пробел в знаниях, — через силу усмехаюсь я. Рассказывать сейчас о подробностях давнего визита Анри Грозного в Славышть было бы глупо. А признаваться в том, что и у меня ворочается внутри холодный ком ожидания бури… и в том, что связанные за спиной руки заставляют чувствовать себя до смешного беспомощным, и дико, невыносимо хочется почесать шрам… в этом я признаюсь тебе, Карел. Но — потом. Чтобы слышал только ты.
Карел оборачивается на скрежет засова, вздрагивает — и идет к двери. Навстречу…
Король врывается в камеру, и я холодею. Огромный — на голову, верно, выше Карела, и шире раза в полтора… а ведь Карел и сам не из мелких… Бешеные глаза на обрюзгшем багровом лице, оскал дикого кота… его изгрызла ненависть, думаю, он ненавидит — и он живет, и нет у него ничего, кроме всемогущей злой ненависти. Спаси нас Господь!
