Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)
– Ничего, подойдет, – не торгуясь, заплатил и побросал в него свои овощи.
Затем я услышал негодующий женский голос. Кричала молодая жена маслодела, торговавшая, пока муж трудился за прессом. Критянин совал ей деньги[43] явно не за горшок с маслом, потому что хватал женщину за грудь. Деревенские уже подступали к нему; назревала заварушка, я решил вмешаться и ткнул критянина в плечо:
– Слушай, незнакомец. Не знаю, какие обычаи у тебя на родине, но здесь перед тобой честные жены. Если тебе нужна женщина для развлечения, обратись вон в тот дом с раскрашенной дверью.
Он повернулся ко мне – дохляк, ожерелье из искусственного золота, на позолоченных бусинах золото отслаивалось от стекла – и подмигнул:
– А ты что имеешь с этого, паренек?
У меня перехватило дыхание. Впрочем, до него успело что-то дойти, и он отскочил. Однако негодяй не заслуживал урока, и я лишь сказал:
– Благодари своих богов за то, что ты гость в этой земле, и убирайся с моих глаз.
Он заспешил подальше, а ко мне обратился муж постарше и с бородой:
– Господин, прости этого человека, чье ничтожество не способно узнать благородного мужа по облику.
Я ответил:
– Похоже, оно не способно узнать даже блудницу, – и отправился прочь, угадывая в заступнике скрытое под вежливостью высокомерие. Все мы были ничтожествами в глазах этих людей. Я вспомнил слова моего деда – он знал об этом.
Я уже собирался уйти, когда услышал громкий голос. Корабельщик, поднявшись на камень, обращался к людям:
– Эй, кому надо в Афины? Вам улыбнулась удача, добрые люди. Наступило время хорошей погоды. Не бойтесь, если вы ни разу не пересекали моря. «Морской орел» доставит вас в Афины словно по молоку, вы даже не заметите, что оставили дом. Нет нужды рисковать своей шеей на истмийской дороге, где тати перережут вам горло. Нашему кораблю не страшны пираты; нужно только заплатить царю Миносу и подняться на борт корабля. Вас ждет плавание на «Морском орле», легкое и спокойное. И если вы не решаетесь сами выбрать нас, то знайте: с нами в эту дорогу отправится внук вашего царя.
Я выслушал все это, стоя позади толпы, и проговорил:
– Ну нет.
Народ трезенский дружно обернулся ко мне, отчего корабельщик сбился и выпалил:
– А это кто еще? – а приглядевшись, добавил: – Кто ты, господин?
– Внук царя Питфея, – отвечал я. – Но я передумал. Мне не подойдет твой корабль, я привык к лучшим.
Трезенцы отвечали одобрительными воплями, словно бы не сомневаясь в моей правоте.
Глядя на меня, критянин заметил:
– Хорошо, господин мой, решай сам. Только ближе Коринфа тебе не найти лучшего корабля, они не заходят в такие крошечные гавани, как ваша.
Я уже начинал сердиться, однако негоже давать себе волю перед людьми, поэтому я решил промолчать, но вдруг с некоторым удивлением обнаружил, что произношу:
– Корабль мне не потребуется, я отправлюсь сушей – по истмийской дороге.
Я повернулся на месте под ропот голосов, судачивших о критянах и посмеивающихся над ними. По пути я заметил того типа, который принял меня за сводника. Жаль, что я отпустил его с целой шкурой и потом забыл на многие годы. И до сих пор, возвращаясь мыслями к прошлому, я вижу, что он, словно великий предводитель войска, позволил пролиться крови многих знатных мужей, вождей и князей, и даже царя. Все знают: и дворцы, и престолы рушатся от рук подобных людей. Однако сами они нисходят в свои безымянные усыпальницы, даже не зная об этом.
Глава 6
Так случилось, что я направился в Афины сушей. Дед мой, хотя и считал, что я поступил глупо, и тревожился обо мне, не пытался просить меня отказаться от высказанного перед людьми слова – это унизило бы честь нашего дома. Мать сходила к священному змею за предсказанием. Были опасности, но смерти она не увидела. Мне же в слезах открыла, что меня ждут великие испытания, и призналась, что не знает их исхода. Она заставила меня поклясться в том, что имя отца я назову лишь перед ним самим, поскольку опасалась, что я попаду в руки его врагов, и я обещал – чтобы успокоить мать. Я спросил ее, что передать отцу, но она лишь покачала головой, сказав, что вся ее весть – я сам, а что касается остального – все это было давным-давно.
Словом, через два дня в мою колесницу впрягли пару коней, и я стал возле возничего. Я намеревался править сам, но Дексий упросил меня взять его. Я не мог пожелать себе лучшего спутника – которого, как говорят, вскормила кобыла.
Мы с грохотом проехали через Великие врата Трезена, возведенные гигантами; дед велел укрепить над ними герб нашего дома: зигзаг молнии меж двух орлов. Дед, мои дядья и молодежь проводили меня до берега, отсюда дорога вела на север. Здесь они повернули назад и началось наше путешествие. Первую ночь мы провели в Эпидавре в святилище Аполлона-целителя, вторую в Кенхреях.[44] Заметив перед вечером округлый холм Коринфа, мы поняли, что на следующий день нас ждет путь через перешеек.
На дорогу через Истм ушел целый день. Да, всего один день. Это чистая правда, что бы там ни плели сказители. Ныне я опровергаю лишь такие россказни, в которые не поверит ни один взрослый муж, и пропускаю мимо ушей остальное. Бредни эти дороги людям и не причинят вреда ни им, ни мне.
Я не встречал на Истме чудовищ, не привелось мне и убивать дубинкой великана – только дурак возьмется за дубинку, когда под рукой меч и копье. Я сохранил свое оружие, хотя его у меня неоднократно пытались отобрать. Незачем выдумывать чудищ, когда имеешь дело с людьми. Местность там скалистая, дорога все время крутит, так что впереди ничего не видно. Ну а среди придорожных скал прячутся разбойники.
Дексий правил, а я управлялся с нападавшими. Ему нужно было суметь в любой момент быстро развернуться. Такова была его работа, и он отменно справлялся с ней. Не имея сменных коней, мы не могли рисковать ими. Теперь, спустя столько лет, все эти схватки слились воедино в моей памяти, кроме последней.
Синим и черным запомнил я Истм: над головой голубое небо с редкими облаками, а по правую руку черные скалы, пустившие свои стопы в синее море. Синеву от голубизны отделяли розовая пыль на дороге, кусты и темные сосны. Море было спокойным, оно казалось вторым небом, только еще синее – синее лазурита, сапфира, самого синего цветка; возле скал залегали глубокие тени, то отливавшие зеленью, то переливчатые, словно шейка горлицы. Мне нечасто удавалось поглядеть на окрестности, взгляд мой выискивал вокруг иное, но я помню эту синеву.
Меня не оставляло тогда ощущение, что в этой земле не знают закона. Увидев на обочине истмийской дороги раненого с запекшимся ртом и покрытой мухами окровавленной раной, путники лишь подгоняют своих ослов и проезжают мимо. Впрочем, когда встречаешь такого несчастного, ему уже ничем нельзя помочь. Помню, что одного пришлось просто прикончить – как раненного вепрем пса. Я сделал это быстро – пока он пил, но сперва позволил ему вкусить воды.
